Последние отзывы

  67  

Я смотрел на человека. Он сердился, хотя старался скрыть это. У него не получалось. Теперь он напоминал мне моих младших братьев. Но он же далеко не ребенок.

— И ты тоже не ребенок! — вспыхнул он.

— А, понимаю! — сказал я с глубоким удовлетворением. — Сразу-то я не понял. Когда ты со мной, ты не знаешь, что случится потом, верно? Ты не знаешь, что будет! — Я залился смехом. — Ты обречен не знать, чем все закончится!

Он так рассердился, что не смог удержать улыбку на лице.

А как только улыбка исчезла, он заплакал. Он не мог сдержаться. Взрослый человек расплакался как ребенок, чего мне еще не доводилось видеть.

— Ты же знаешь, что я таков, каков есть, из любви, — проговорил он сквозь слезы. — То, что я есть, — из любви.

Мне стало жаль его. Но надо быть осторожным. Он закрыл лицо руками, но следил за мной сквозь пальцы. Да, он плакал, но в то же время наблюдал за мной, и мне было невыносимо жалко смотреть на него. Я не хотел его видеть. И помочь ему я не мог.

— Кто ты? — спросил он снова. Он сердился так, что даже перестал плакать, и протянул ко мне руки. — Я требую, чтобы ты сказал мне!

Я сделал шаг назад, прочь от него.

— Не смей прикасаться ко мне, — приказал я. Я не злился, просто хотел, чтобы он понял. — Никогда, никогда не прикасайся ко мне.

— А ты знаешь, что происходит сейчас в Иерусалиме? — спросил он. От гнева его лицо покраснело, а глаза становились все больше и больше.

Я не ответил ему.

— Давай я покажу тебе, ангельское дитя, — сказал он.

— Не утруждай себя, — отказался я.

И тем не менее вместо синего моря передо мной открылся просторный двор храма. Я не хотел его видеть. Я не хотел думать о людях, которые снова сражались друг с другом, как тогда, когда я был в Иерусалиме. Однако на этот раз все было гораздо хуже.

В римских солдат стреляли из луков с колоннады, в них бросали камни, повсюду люди бились на мечах, и так продолжалось до тех пор, пока из-за колонн не появилось пламя, ужасное, беспощадное пламя. Его языки извивались и хватали застигнутых врасплох евреев, и люди кричали и молили Господа о спасении.

Пожар охватил весь двор. Некоторые из евреев побросали оружие и бросились прямо в ревущий огонь, и римляне тоже побежали внутрь, а другие выходили с руками, полными сокровищ. Храмовых сокровищ, священных сокровищ, сокровищ Господа. Я не мог выносить вопли несчастных людей.

— Господи Всевышний, смилуйся над ними! — воскликнул я.

Мне было невыносимо страшно. Я дрожал. Все мои страхи вернулись ко мне, только теперь они стали еще больше. В моем мозгу вспыхивал один пожар за другим, как будто каждый язык пламени поджигал другой, и так до тех пор, пока огонь не достиг звезд.

«Из глубины взываю к Тебе, Господи».

— И это все, что ты можешь сделать? — спросил меня этот странный человек. Он стоял совсем близко от меня, нарядный в своем богатом облачении. Он улыбался, но в синих глазах горел гнев.

Я закрыл лицо руками. Я не мог смотреть. В ушах раздавался его голос:

— Я наблюдаю за тобой, ангельское дитя! Хочу посмотреть, что ты будешь делать. Ну так продолжай: ходи как дитя, ешь как дитя, играй как дитя, работай как дитя. Но я наблюдаю за тобой, — говорил он. — Может быть, не в моих силах узнать будущее, но я знаю одно: твоя мать — шлюха, твой отец — лжец, в твоем доме — земляные полы. Твое дело обречено на неудачу. Каждый день, каждый час ты проигрываешь, я знаю это. Ты думаешь, твои маленькие чудеса помогут этим глупым людям? Говорю тебе, всем правит хаос. А хаосом правлю я.

Я смотрел на него. Я знал, что, если захочу, могу ответить ему. Слова найдутся сами собой, и они расскажут мне то, о чем я пока не знаю, они извлекут это знание из моей головы с той же легкостью, с какой извлекут из моего рта звуки. И все станет передо мной как на ладони, все ответы, весь ход Времени. Но нет, этого не должно случиться. Нет, ни так, ни каким-либо другим образом. Я ничего не ответил ему. Его несчастье причиняло мне боль. Его потемневшее лицо причиняло мне боль. Его гнев ранил меня.

Я проснулся, лежа в полумраке, весь покрытый потом, мучаясь от жажды.

Единственным источником света была лампа. Со всех сторон доносились стоны. Я не понимал, где нахожусь, не знал, что это за комната, что за место — так сильно болела голова. Невыносимо.

Превозмогая боль, я возвращался к реальности. Я почувствовал, что недалеко сидит моя мама, но не рядом со мной, а с кем-то другим. Клеопа молился шепотом. И еще раздался странный голос, женский:

  67