93 
— Я не знала, что он писал стихи.
— Писал. Этакие претенциозные вирши.
— Но ведь вообще-то ты любишь живопись? Помню, когда мы были в Вашингтоне…
— Некоторые картины доставляют своеобразное удовольствие. Но вообще все это так эфемерно.
— Что «все»?
— Легенда о великом европейском искусстве и великой европейской литературе. Мусор, который мы только что видели, наглядное тому подтверждение. Пройдет лет сто, и никто уже больше не будет помнить о Тинторетто и Тициане.
— Надеюсь, ты не прав. Ты получил мое письмо, Джулиус?
— Да. Боюсь, что я мало понял. Предполагалось, что пойму? Оно было довольно длинным. Я не уверен, что дочитал до конца.
— Я наконец-то разобралась в себе.
— Если это действительно так, достижение крупное.
— Став взрослой, я все время попадала то в одно, то в другое рабство. Глупейшие влюбленности шли одна за другой. Потом возникли идеи, связанные с Таллисом. Потом ты…
— Я понял, что сейчас начинается некая новая эра.
— Да, мне вдруг открылось, каково это — чувствовать себя свободной.
— Поздравляю.
— Не будь занудой, Джулиус. Я неожиданно поняла, какое это счастье — любить свободно. И знаешь, кто дал мне это увидеть? Питер.
— Кто такой Питер?
— Питер Фостер, сын Хильды и Руперта. Ты его знаешь.
— Да, разумеется.
— Он очень интересный мальчик.
— Очень. Не делает ничего и живет неизвестно на что.
— Получает от Хильды кругленькие суммы. Только не говори Руперту, это секрет. В октябре он вернется в Кембридж. И уговорила его на это — я.
— В самом деле? Должен признаться, меня эти юнцы вгоняют в скуку.
— Питер безумно влюблен в меня. Это ужасно.
— Не притворяйся, что тебе это не нравится.
— Почему же, конечно, нравится, но и смущает. Но в любом случае, я неожиданно поняла, как прекрасно любить сразу многих, любить не судорожно, а свободно и невинно. Именно это я почувствовала с Питером — невинность. А ведь с тех пор как я выросла, я ее потеряла.
Она замолчала. Джулиус посмотрел на часы. Морган боролась с неуместным желанием прикоснуться к нему: потянуть за рукав, ущипнуть, толкнуть. Но теперь в зале были и другие посетители.
— Ну, Джулиус?
— Не понимаю, что ты хочешь от меня услышать. Ты вечно стремишься заставить людей участвовать в придуманных тобой пьесах. Мне кажется, что сейчас ты глупо эмоционально взвинчена. Почему бы тебе не заняться работой? В Диббинсе, несмотря на активную половую жизнь, это тебе вполне удавалось.
— Работа придет позже. Сначала я должна хорошенько в себе разобраться. Должна научиться любить той любовью, которая мне открылась. Ведь раньше я этого никогда не пробовала.
— Лучше поговори об этом с Рупертом. Ему это гораздо ближе, чем мне.
— Как я понимаю, у тебя был серьезный спор с Рупертом. Он не хочет признаться, но, кажется, очень расстроен.
— Не выношу изворотливый оптимистический платонизм англиканского толка. Все эти чувствительные умы на самом деле интересуются только своими рефлексиями.
— Понимаю, что ты имеешь в виду. Жизнь Руперта всегда, даже во время войны, складывалась легко. Но я уверена, что в сложной ситуации он будет великолепен. Тогда, «когда Гатлинг в осаде и Полковник убит».
— Не знаю, что ты цитируешь. Вероятно, какой-нибудь мрачный панегирик британскому империализму. Понятия не имею, как будет поступать Руперт, когда Гатлинг в осаде и Полковник убит. Я говорил исключительно о его высокопарном теоретизировании.
— Руперт, конечно, слишком доволен собой. Но у него и достаточно оснований быть довольным. Удачлив в делах, удачлив в браке. Хотелось бы только, чтобы они с Хильдой поменьше выставляли это напоказ.
— Мне отвратительны все эти демонстрации семейной жизни, — сказал Джулиус.
— И все-таки согласись, Джулиус, что тебе нравилось жить со мной в лесном доме. А ведь это была почти семейная жизнь.
— Да, она мне, безусловно, нравилась.
— Почему же ты так изменился?
— Людям свойственно уставать. Я, например, устал от этого разговора.
— Не думаю, что ты когда-нибудь по-настоящему любил меня.
— Это одна из тех фраз, что свойственны женщинам, вызывают тошноту у мужчин и подтверждают, что женщины все-таки низшие существа. Теперь что случилось?
Морган вся напряглась, приподнялась на диванчике и, издав какое-то восклицание, снова села:
93 
