140 
— Мы имеем здесь четко выраженную бронхиальную инфекцию, в основе которой хроническая слабость — возможно, наследственная, поскольку от нее умерла сестра его отца… Нет, вы от этого не умрете. От астмы не умирают, разве что при сердечной недостаточности, а ваш мотор при щадящем режиме обеспечит вам еще лет пятьдесят нормальной жизни. Нельзя исключить и психологический фактор: болезнь впервые проявилась в возрасте шести лет, когда семью разделила война.
— Мать была с нами, — заявил Toy.
— А отец — нет. Обратите внимание: экзема на мошонке, за коленными и локтевыми суставами. Типичное явление.
— Кожные пробы делались? — спросил студент-медик.
— Да. Резко выраженная аллергия на всякого рода пыльцу, на шерсть, мех, перья, на мясо, рыбу, молоко и пыль любого происхождения. Но это только раздражители. Будь они причиной, пациент провел бы всю свою жизнь в постели, однако приступы астмы случаются с ним лишь периодически… Ведь так?
— Так, — подтвердил Toy.
— Лечение: пенициллин для подавления инфекции, курс аминофиллиновых суппозиториев для долговременной стабилизации, для временного облегчения — изопреналин. Физиотерапия для активизации дыхания, что весьма существенно в молодом возрасте, позднее назначим курс противоаллергических инъекций с целью устранить раздражение. Деготь на кожу. Допотопное средство, пачкается, но, пока мы не располагаем новейшей американской кортизоновой мазью, лучшего не придумать. Успокоительное для снятия напряжения… Как у вас с нервной системой?
— Не знаю.
— Склонны ли к мечтаниям, вздрагиваете ли от повседневного шума?
— Иногда.
Профессор поднес к глазам лежавший на тумбочке Toy рисунок крылатой женщины.
— К тому же артистическая натура. Вы не против того, чтобы побеседовать с психиатром?
— Не против.
— Хорошо. Знаю, что вы не сумасшедший, но беседы о семье, о сексе, о деньгах и тому подобном подавляют чувства, которые способны помешать более непосредственным способам терапии. Вам следует заняться и зубами. Вы не слишком часто их чистите, правда?
— Правда, — сознался Toy.
В палате стоял нестройный гул разговоров, которые раза два в неделю выливались в спор о политике, когда пространными высказываниями перебрасывались на расстоянии из угла в угол. Иногда по утрам издали доносилось лязганье: оно приближалось, и мимо ковылял, согнувшись, громадный человек, опираясь на миниатюрный замысловатый костыль. Лицо его было сморщено, взгляд горел животным огнем, кривой рот выказывал беззубые десны. Он непрерывно бормотал: «Одному Богу известно, как я до такого дошел», «Я всю жизнь работал как вол», «Все мои деньги были честным трудом заработаны», «Ох, ненавижу я больницы».
Соседи по койкам были больше погружены в себя. Лежавший слева мистер Кларк задумчиво хмурился, медленно описывая в воздухе поясняющие жесты и по-разному разглаживая одеяло. Днем он издавал хриплые звуки, которые нянечки истолковывали как просьбу подать утку, подкладное судно или принести сигарету: мистеру Кларку разрешалось курить при условии, что кто-то проследит, не устроит ли он пожар. Его лицо и шея были изрезаны морщинами, как у черепахи; нос с горбинкой выражал властность. С подушками за спиной он порой погружался в дремоту, голова его соскальзывала набок, и, внезапно очнувшись, он тихо вскрикивал: «Агнес!» Никто его не навещал. Мистер Макдейд, лежавший слева от Toy, был тщедушного сложения, однако грудь его выпячивалась, будто толстый живот, упираясь в подбородок. У него были жесткие рыжие волосы и строгое лицо; сходство с клерком ему придавали стальные очки без стекол, к которым были прикреплены резиновые трубки от кислородного баллона позади кровати. Перед сном он их снимал, а ночью иногда становился в постели на четвереньки, как собака, производя многоголосый шум, будто его дыхание вырывалось наружу через множество крохотных флейт и свистков. Нянечки переворачивали его на спину и вновь укрепляли на носу очки. К мистеру Макдейду регулярно приходили маленькая подвижная жена и высоченные сыновья: перед часами свиданий ему делали укол, позволявший ему тихим и глухим голосом толково рассуждать о внуках и соревнованиях по боксу. Мистер Макдейд и Toy часто обменивались легкими понимающими кивками; однажды, когда его родственники запаздывали, мистер Макдейд спросил:
— Есть дело, верно?
— Угу.
140 
