191 
– С чего бы это? – брюзжа, спросил Мурций своего пассажира. – Нас гонит назад в Остию.
– Золото скажет, что – нет, Публий Мурций. А еще больше золота скажет, что ты направляешься в Энерию.
Мурций удивленно взглянул на Гая Мария, но соблазн получить золото был слишком велик, чтобы сопротивляться, так что матросы, внезапно исполнившись той же грустью, что и их хозяин, взялись за весла, как только большой четырехугольный парус был зарифлен.
Секст Луцилий – тот, что приходился первым кузеном Помпею Страбону, – надеялся быть избранным трибуном плебса в текущем году. Консервативный настолько, насколько того требовала его семейная традиция, он с оптимизмом смотрел в будущее, намереваясь Препятствовать всем и каждому из тех радикальных мужланов, которые также надеялись быть избранными. Но когда Сулла пришел в Рим и расположился в окрестностях Церолийских болот, Секст Луцилий оказался одним из тех людей, что были весьма удивлены таким внезапным вмешательством в их планы. Он отнюдь не возражал против действий Суллы, напротив, по его мнению, Сульпиций и Марий вполне заслужили того, чтобы их удавили, или – еще лучше – сбросили с Тарпейской скалы. Какое бы это было зрелище! – наблюдать, как большое тело Гая Мария, колыхаясь, летит вниз с остроконечной скалы. Каждый любил или ненавидел старого мерзавца, и Секст Луцилий как раз относился к тем, кто ненавидел. Если бы его спросили о причинах ненависти, он бы ответил, что без Мария не было бы и Сатурнина, а в более близкое время – и Сульпиция.
Разумеется, он разыскал очень занятого Суллу и заверил его в своей горячей поддержке, предлагая ему услуги в качестве трибуна плебса в текущем году. Но затем, когда Сулла превратил плебейское собрание в пустое место, надежды Луцилия временно потерпели крах. То, что беглецы были осуждены, позволило ему воспрять духом, но не надолго – до тех пор, пока ему не удалось обнаружить, что за исключением Сульпиция, не предпринимается абсолютно никаких попыток схватить остальных. Включая Гая Мария, большего негодяя, чем Сульпиций! Луцилий пожаловался на это верховному понтифику Сцеволе, но встретил холодный прием.
– Постарайся не быть таким тупым, Секст Луцилий, – сказал ему верховный понтифик. – Необходимо было удалить Гая Мария из Рима, но как ты мог вообразить, что Луций Корнелий хочет его смерти от своей руки? Если мы все осуждаем его действия против Рима, как ты думаешь отнесется подавляющее большинство к тому, что он убьет Гая Мария, независимо от того, по приговору это будет сделано или нет? Смертный приговор был вынесен потому, что у Луция Корнелия не было иного выбора, ему пришлось сделать так, чтобы беглецов осудили за измену в центуриях, а такое осуждение автоматически влечет за собой смертный приговор. Все, что хочет Луций Корнелий, – это Рим без Гая Мария! Гай Марий – это непременный атрибут Рима, а кто же в здравом уме согласится лишить его этого атрибута? А теперь ступай, Секст Луцилий, и больше не досаждай консулу такими глупостями!
Секст Луцилий ушел. Он больше не пытался увидеть Суллу. Он понял, что сказал Сцевола, – никто в положении Суллы не хотел бы отвечать за казнь Гая Мария. Но дело обстояло так, что Гай Марий был осужден за измену центуриями и находился на свободе до тех пор, пока не будет выслежен и убит. Он оставался явно безнаказанным! И сумел выйти сухим из воды! В таком случае, если он не окажется в Риме или в любом другом, большом римском городе, он мог делать все, что хотел, уверенный в том, что никто не решится предать казни «непременный атрибут»!
«Ну хорошо же, – думал Секст Луцилий, – ты со мной еще не рассчитался, Гай Марий! Я буду счастлив войти в учебники истории как человек, который пресек твою нечестивую карьеру.»
И с этой мыслью Секст Луцилий нанял полсотни бывших конников, причем задешево – немаловажная деталь в те времена, когда каждый нуждался в деньгах. И отправил их выслеживать Гая Мария. Когда они его найдут, то прикончат на месте за измену.
Тем временем собралась плебейская ассамблея и избрала трибунов плебса. Секст Луцилий выставил свою кандидатуру и был избран – плебсу всегда нравилось иметь одного или двух крайне консервативных трибунов – и вот отсюда-то полетели искры.
Поощренный своим избранием, но бессильный даже в своей новой должности, Секст Луцилий вызвал главаря своих наемников и имел с ними короткую беседу.
– Я один из немногих людей в этом городе, кто не испытывает особых денежных затруднений, – заговорил он, – а потому добавлю еще тысячу денариев, если ты принесешь мне голову Гая Мария. Только его голову!
191 
