Особенно,... 
91 
– Твой сын там, Гай Марий. Для порядка я заключил его в моей личной палатке до рассмотрения дела. Он находится под охраной, и с ним не разрешено разговаривать никому.
– Ты понимаешь, конечно, что твое слушание не будет окончательным, – сказал Марий, когда они шли между двумя рядами палаток. – Если оно закончится не в пользу моего сына, я буду настаивать, чтобы его судили равные ему в Риме.
– Пожалуй, так, – согласился Цинна.
Когда отец и сын встретились, Марий-младший посмотрел на Мария-старшего несколько испуганно, но внешне, казалось, владел собой. Пока не увидел Луция Декумия и юного Цезаря.
– Зачем ты привел сюда этих несчастных? – спросил он.
– Потому что я не мог проделать этот путь один, – пояснил Марий, бесцеремонным кивком отпуская Цинну, и позволил усадить себя на единственное кресло, стоявшее в маленькой палатке. – Итак, мой сын, твой характер довел тебя до крупных неприятностей, – сказал он, не слишком интересуясь тем, что мог ответить ему сын.
Молодой Марий смотрел на него с явным смущением, казалось, ожидая какого-то сигнала, которого отец так и не подавал. Затем издал всхлипывающий вздох и произнес:
– Я не делал этого.
– Хорошо, – согласился Марий. – Держись своих слов, и все будет в порядке.
– Будет ли, отец? Как это может быть? Публий Клавдий присягнет в том, что это сделал я.
Марий вдруг встал с видом чрезвычайно огорченного человека.
– Если ты будешь настаивать на своей невиновности, сын мой, я обещаю тебе, что с тобой ничего не случится. Совершенно ничего.
Молодой Марий немного успокоился. Он понял, что ему подан сигнал.
– Ты намерен все устроить, не так ли?
– Я могу устроить много дел, но не официальное армейское слушание, проводимое человеком чести, – усталым голосом сказал Марий. – Все может быть устроено только на суде в Риме. А теперь последуй моему совету и ложись спать. Я приду к тебе завтра ближе к вечеру.
– Не раньше? Разве слушание дела не завтра?
– Не раньше. Слушание отложено на день, потому что мне нужно сделать необходимые упражнения – иначе я никогда не смогу достаточно поправиться, чтобы стать консулом в седьмой раз, – он обернулся, выходя из палатки, и улыбнулся своему сыну издевательской усмешкой. – Я должен поехать верхом, эти несчастные так мне велят. И я буду представлен свидетелю обвинения, но не для того, чтобы убедить его изменить его версию, сынок. Мне не разрешается вести с ним частные разговоры, – он перевел дух. – Мне, Гаю Марию, указывает, как себя вести, какой-то претор! Я готов простить тебе убийство военного халтурщика, который допустил, что его армия могла быть уничтожена, молодой Марий, но не могу простить тебе то, что ты поставил меня в положение потенциального пособника!
Когда во второй половине следующего дня группа конников собралась, Гай Марий был чрезвычайно корректен с Публием Клавдием Пульхром, темноволосым молодым человеком довольно отталкивающей внешности, который явно хотел бы быть где-нибудь в другом месте, а не там, где находился теперь. Когда они тронулись, Марий поехал вместе с Цинной и его легатом Марком Цецилием Корнутом, который рядом с юным Цезарем ехал позади них. Кавалькаду замыкали кадеты. Убедившись, что никто из группы толком не знает местность, Луций Декумий взял на себя роль проводника.
– В миле отсюда открывается прекрасный вид на Рим, – сообщил он. – Это как раз то расстояние, которое нужно проехать Гаю Марию.
– Откуда ты так хорошо знаешь Тибур? – спросил Марий.
– Мой отец и мать пришли в Рим из Тибура, – ответил глава экспедиции, участники которой растянулись вдоль тропинки, постоянно и круто поднимавшейся вверх.
– Я и не думал, что в твоем бесчестном теле есть и крестьянская косточка, Луций Декумий.
– На самом деле нет, Гай Марий, – бодро откликнулся Декумий через плечо. – Но ты знаешь, каковы женщины! Моя мать таскала нас сюда каждое лето.
День был погожим, и солнце припекало, но прохладный ветер дул в лицо наездникам, и они могли слышать, как мечется Анио в своей теснине, шум реки то становился громче, то замирал до шепота. Луций Декумий ехал шагом, и время шло почти незаметно, лишь очевидное удовольствие Мария заставляло остальных членов группы признать, что это предприятие чего-то стоило. Публий Клавдий Пульхр думал, что встреча с отцом молодого Мария окажется для него невыносимым испытанием, но после того, как она состоялась, постепенно успокоился и даже принялся беседовать с другими кадетами. Цинна, сопровождавший Мария, поинтересовался, собирается ли тот прозондировать почву в поисках соглашения с обвинителем его сына. Цинна был убежден, что именно в этом состояла цель поездки. Будучи сам отцом, он знал, что предпринял бы любую уловку, которая пришла бы в голову, если бы его сын попал в такую переделку.
91 
