Последние отзывы

  170  

— Вынеси его за наши позиции. Я постараюсь их удержать.

Словно подчиняясь запоздалой мысли, он вложил в правую руку Аякса Старый Пелион и подтолкнул его в спину. Я всегда недолюбливал Одиссея, но он был царем. С мечом в руке он повернулся и широко расставил ноги, упираясь в землю, окропленную кровью Ахилла. Мы встретили атаку троянцев и отбили ее; Эней взвыл, как шакал, увидев, как Аякс медленно уходит, унося тело двоюродного брата. Я посмотрел на Одиссея.

— Аякс силен, но с телом Ахилла он далеко не уйдет. Позволь я догоню его и положу Ахилла в колесницу.

Он кивнул.

Я развернул упряжку, следуя за Аяксом, который показался из-за самых дальних ахейских рядов, продолжая брести к берегу. В этот момент — я все еще был слишком далеко, чтобы прийти на помощь, — мимо меня промчалась наперерез Аяксу колесница: в ней стоял один из сыновей Приама, это было видно по пурпурному символу дарданского дома на его кирасе. Стегая коней, я крикнул Аяксу, чтобы предупредить его. Но он не услышал.

Троянский царевич, улыбаясь, спрыгнул с колесницы с мечом в руке. Это говорило о том, что он не знал Аякса, который даже не споткнулся, продолжая свой путь. Он поднял Ахилла еще выше и насадил троянца на Старый Пелион, который Одиссей вложил ему в руку.

— Аякс, положи Ахилла в колесницу, — сказал я, поравнявшись с ним.

— Я сам понесу его домой.

— Слишком далеко, ты убьешь себя.

— Я понесу его!

— Тогда хотя бы давай снимем с него доспехи и положим их в колесницу. Так будет легче.

— И я буду чувствовать его тело, а не броню. Да, давай это сделаем.

Как только мы освободили Ахилла от ужасного веса доспехов, Аякс пошел дальше, сжимая своего двоюродного брата в объятиях, целуя его залитое кровью лицо, разговаривая с ним, напевая вполголоса.

Армия медленно следовала за нами через равнину; я держал колесницу чуть позади Аякса, который еле переставлял ноги, словно прошел с Ахиллом на руках сотни лиг.

Зевс уже достаточно сдерживал свою скорбь. И вот он обрушил ее на наши головы, и весь небосвод озарился белыми вспышками молний. Кони задрожали и остановились, скованные страхом; даже Аякс остановился — он стоял, а у нас над головами гремели раскаты грома, и молнии разрисовывали небо причудливым кружевным узором. Наконец начался дождь, огромные тяжелые капли падали редко, но с силой, словно бог был слишком расстроен, чтобы дать волю рыданиям. Наконец дождь усилился, и мы забарахтались в море грязи. Армия поравнялась с нами — все боевые действия прекратились перед лицом Громовержца. И мы вместе перенесли Ахилла через насыпь у Скамандра, Аякс впереди, царь Итаки позади него. Под проливным дождем мы положили его на похоронные дроги, пока небесный отец смывал с него кровь своими слезами.

Мы с Одиссеем пошли к его дому, чтобы найти Брисеиду. Она стояла у двери, словно ожидая нас.

— Ахилл мертв, — сказал Одиссей.

— Где он?

— Перед домом Агамемнона. — Одиссей все еще рыдал.

Брисеида погладила его по руке и улыбнулась:

— Не нужно горевать, Одиссей. Он станет бессмертным.

Над похоронными дрогами соорудили навес от дождя; Брисеида нырнула под него и остановилась, устремив взгляд на останки великого мужа, — волосы его потускнели от воды и крови, лицо было бледным и застывшим. Я спрашивал себя, видит ли она то же, что и я, — его безгубый рот в смерти казался естественным, хотя никогда не был таким при жизни. Его рот воплотил в себе все, что в нем было от воина, и сделал его безупречным.

Но то, что она думала, она не сказала ни тогда, ни потом. С нежностью она склонилась над ним и поцеловала его веки, сложила его руки на груди, подогнула и расправила саван, чтобы он соответствовал ее представлению о безупречности.

Он был мертв. Ахилл был мертв. Сможем ли мы когда-нибудь с этим смириться?

Мы оплакивали его семь полных дней. В последний вечер на заходе солнца мы положили его тело на золотую погребальную колесницу и переправили его через Скамандр к гробнице на утесе. Брисеида пошла с нами, ни у кого не хватило духу прогнать ее; она шла в конце длинной процессии, сложив руки и опустив голову. Главным плакальщиком был Аякс, державший голову Ахилла на ладони своей руки, когда того вносили в склеп. Ахилл был одет в золото, хотя и не в свои золотые доспехи. Их взял на хранение Агамемнон.

После того как жрецы сказали нужные слова, накрыли его лицо золотой маской и совершили возлияния, мы один за другим стали медленно выходить из гробницы, которую он разделил с Патроклом, Пентесилеей и двенадцатью знатными троянскими юношами. Самым удивительным из многих удивительных событий и предзнаменований была атмосфера внутри гробницы — благовонная, чистая, невыразимая. Кровь двенадцати юношей в золотой чаше до сих пор была жидкой, до сих пор сохранила густо-красный цвет.

  170