64 
Я еще никогда не видел Калханта за работой и должен признать, он был мастером своего дела. Руками, дрожащими настолько, что им едва удалось поднять украшенный драгоценными камнями нож, с восково-бледным лицом, он рывком перерезал жертве горло, чуть не опрокинув огромную золотую чашу, когда подставлял ее, чтобы собрать кровь; когда он алым потоком вылил ее на холодный мрамор, показалось, будто тот задымился. Потом он рассек живот жертвы и принялся изучать бесконечные извивы внутренностей, как этому учили жрецов в Малой Азии. Его движения были быстрыми и беспорядочными, а дыхание таким хриплым, что его звук доносился до меня всякий раз, как на мгновение стихал ветер.
Он обернулся к нам без предупреждения:
— Выслушайте слово бога, о цари Эллады! Я прочел волю Зевса Вседержителя! Он отвернулся от вас, он отказывается благословить ваше начинание! Его мотивы затуманены гневом, но это Артемида, которая сидит у него на коленях, молит о непреклонности! Больше я ничего не вижу, я не могу совладать с его яростью!
Я подумал, что примерно этого и ожидал, хотя упоминание об Артемиде было ловким ходом. Однако надо отдать ему должное, Калхант действительно выглядел так, словно его преследовали дочери Коры, будто в мановение ока он лишился всего, кроме жизни. Его глаза были полны истинной муки. Я снова засомневался в нем, ибо он явно верил в то, что сказал, даже если все это и было отрепетировано заранее. Меня интересует любой человек, наделенный силой влиять на других, но еще ни один жрец не интересовал меня так, как Калхант.
«Нет, — подумал я, — ты еще не окончил свое представление. Нас ждет продолжение».
Стоявший у подножия алтаря Калхант резко повернулся и широко раскинул руки — огромные рукава промокли от насыщенного снегом ветра, голова запрокинута, — и по его позе стало понятно: он смотрит на платан. Я последовал за его взглядом на пока еще голые ветви — похожие на червей почки еще не раскрылись. Между ветвями примостилось гнездо, в котором сидела птица, высиживавшая яйца. Обычная коричневая птица, ничем не примечательная.
По ветке ползла алтарная змея с хищным выражением в холодных черных глазах. Калхант свел руки, по-прежнему поднятые кверху, указывая на гнездо; мы смотрели, затаив дыхание. Огромная змея открыла пасть, схватила птицу и стала ее заглатывать, пока птица не превратилась в барахтающийся ком. Потом, одно за другим, змея поглотила яйца: шесть, семь, восемь, девять, — считал я. Она сожрала мать и все девять ее яиц.
Покончив с трапезой, змея замерла, обернувшись вокруг тонкой ветки, словно высеченная из камня. Ее глаза были прикованы к жрецу; она смотрела без выражения, не моргая, как это свойственно рептилиям.
Калхант согнулся, словно какой-то бог вогнал невидимый кол прямо ему в живот, и тихо застонал. Потом он заговорил снова:
— Слушайте меня, о цари Эллады! Вы видели послание Аполлона! Он говорит тогда, когда Вседержитель не желает общаться со смертными! Священная змея проглотила птицу с девятью нерожденными птенцами. Сама птица — это год грядущий. Девять ее нерожденных птенцов — это девять еще не рожденных Великой матерью лет. Змея — это Эллада! Птица с птенцами — это годы, которые понадобятся, чтобы завоевать Трою! Десять лет, чтобы завоевать Трою! Десять лет!
Молчание было таким глубоким, что, казалось, даже перекрыло вой шторма. Долго никто не мог ни шевельнуться, ни заговорить. Я не знал, что и думать об этом представлении. Был ли этот чужеземный жрец настоящим провидцем? Или он разыграл перед нами фарс? Я взглянул на Агамемнона, гадая, что возьмет верх: его уверенность, что война закончится за несколько дней, или его доверие жрецу. Борьба была жестокой, ведь по своей натуре он был склонен верить божественным пророчествам, но в конце концов его гордость победила. Пожав плечами, он повернулся и пошел прочь. Я ушел последним, не отрывая глаз от Калханта. Он стоял как вкопанный, уставившись верховному царю в спину, заходясь от злобы и возмущения, ибо его первое настоящее проявление силы было оставлено без внимания.
Дни шли один за другим до поздней весны, изводя нас штормовым ветром и потоком дождей. Море вздымалось волнами, доходившими до палубы кораблей, — об отплытии нечего было и думать. Каждый из нас коротал ожидание в присущей ему манере. Ахилл нещадно муштровал мирмидонян, Диомед с нарастающим нетерпением мерил шагами пол моего бедного шатра, Идоменей развлекался с гетерами, которых он привез с Крита, Феникс кудахтал над своим флотом, как сумасшедшая курица, Агамемнон жевал бороду и отказывался от любых советов, пока его войска бездельничали, играли в кости, затевали ссоры и пьянствовали. Подвозить еду по раскисшим от дождя дорогам, чтобы сытно кормить воинов, тоже было нелегким делом.
64 
