199 
Я понимаю, что уже довольно поздно. Молли возвращается домой из театра. Она спрашивает:
— Майкл придет сегодня?
Я отвечаю:
— Да.
Но по ее лицу заметно, что она не верит в это. Она расспрашивает, как прошел мой день, а я ей отвечаю, что решила выйти из партии. Она кивает и говорит, что заметила, что если раньше она состояла чуть ли не в дюжине разных комитетов и была вечно занята партийными делами, то теперь она входит лишь в один и все никак не может себя заставить заняться партийной работой.
— Поэтому, я полагаю, что все идет к тому же и у меня, — заключает Молли.
Но что ее сегодня по-настоящему волнует, так это Томми. Ей не нравится его новая девушка. (Мне тоже.) Она мне говорит:
— Мне вот что в голову пришло: все его девушки — одного типа, они такого типа, что я буквально по определению понравиться им не могу. Как только они сюда приходят, они просто начинают излучать неодобрение в мой адрес, и это продолжается все время; а Томми, вместо того чтоб постараться нас как-то развести, не дать нам встретиться, он просто сталкивает нас лбами. Иначе говоря, он использует подружек в качестве своего рода alter ego, чтобы сказать мне то, что он обо мне самой думает, но вслух не произносит. Тебе не кажется, что все это, как говорится, за уши притянуто? Что я насочиняла тут чего-то?
Что же, мне вовсе так не кажется, я думаю, она права, но я ей вру. Стараюсь быть тактичной всегда, когда заходит речь о Томми, точно так же, как она тактично обходит тему ухода Майкла, — мы бережем друг друга. Потом она мне говорит, и далеко не в первый раз, что сожалеет, что Томми отказался от службы в армии, потому что два этих года, которые он провел в угольных шахтах, сделали его кем-то вроде героя в узком кругу его друзей, и «для меня невыносим его самодовольный экзальтированный вид». Меня тоже это раздражает, но я утешаю подругу, что это просто молодость, Томми это перерастет.
— И сегодня вечером я ему сказала нечто ужасное: я заявила, что тысячи мужчин проводят в шахтах всю жизнь и вовсе не считают, что это подвиг, и, ради Бога, не надо делать вид, будто ты совершил нечто особенное. И конечно же, это было несправедливо, так сказать, потому что Томми действительно совершил кое-что очень даже особенное: мальчик с таким происхождением и воспитанием работал на рудниках. И он действительно все это вынес, он продержался до конца… и все равно!
Молли закуривает, а я смотрю на ее руки, сложенные на коленях; они выглядят как-то беспомощно и удрученно. Чуть позже она мне говорит:
— Что меня пугает, так это то, что я, похоже, совершенно неспособна видеть что-то чистое в том, что люди делают, — ты понимаешь, о чем я? Даже когда они делают что-то хорошее, я замечаю, что становлюсь циничной, пускаюсь в психологический анализ — ну разве это не ужасно, Анна, разве не ужасно?
Мне слишком хорошо знакомы и понятны ее чувства, я ей в этом признаюсь, и мы сидим в подавленном молчании, пока она не говорит:
— Я думаю, на этой Томми женится, я просто это предчувствую.
— Ну, должен же он на ком-нибудь из них жениться.
— И я знаю, что все это звучит как стоны матери, которая не хочет, чтобы сын женился, — что ж, не без этого. Но я клянусь: она мне страшно не понравилась бы в любом случае. О, этот чертов средним класс! Вся из себя такая социалистка. Знаешь, когда я в первый раз ее увидела, я тут же подумала: «О Боже правый, что это за маленькая ужасающая тори, которую тут Томми пытается науськать на меня?» И вдруг оказывается, что она — социалистка, знаешь, из этих, университетских социалистов, из Оксфорда. Изучает там социологию. Знаешь, на человека, бывает, находит такое настроение, когда он постоянно созерцает призрак Джеймса Кейра Харди[19]. Ну и удивились бы все эти детки, если б они смогли увидеть, какие ужасы рождаются от их теорий. С новой подружкой Томми предстоит сделать много «удивительных» открытий. Знаешь, когда они сидят и рассуждают о том, что надо заставить лейбористов выполнять свои предвыборные обещания, ты так и видишь явственно, как вокруг них, в том воздухе, который их окружает, материально проступают страховые полисы и депозитные счета. Вчера она даже сказала Томми, что ему пора уже начать немного беспокоиться о старости, пора принять какие-то практические меры. А разве с этим поспоришь?
Мы смеемся, но легче не становится. Молли уходит вниз, сказав «спокойной ночи». Она произносит эти слова нежно (так, как я пожелала спокойной ночи Дженет), и я знаю, что это потому, что она очень за меня переживает, она расстроена, что Майкл не придет, уже почти одиннадцать; я знаю, что он не придет. Телефон звонит, и это Майкл.
199 
