Последние отзывы

  197  

Я рассмеялась. (Смех получился раздраженный.)

— Что это тебя так развеселило?

— В школе у меня была одна учительница, а в то время я проживала пубертатный период и меня штормило не на шутку, которая любила повторять: «Анна, ну что ты бесконечно о чем-то размышляешь, прекрати. Лучше пойди и сделай что-нибудь».

— Возможно, она была права.

— Все дело в том, что я так не считаю. Я также не считаю, что прав ты.

— Что ж, Анна, мне больше нечего сказать.

— И я ни на секунду не поверю, что ты сам веришь, что прав.

Услышав это, Джек вспыхивает и быстро бросает на меня враждебный взгляд. Я чувствую, что и на моем лице написана враждебность. Меня просто поражает, что мы внезапно оказались столь непримиримо настроенными по отношению друг к другу; особенно когда настал момент прощаться. Потому что сейчас, когда мы оба чувствуем враждебность, прощаться не так больно, как я ожидала. У нас обоих увлажняются глаза, мы целуем друг друга в щеку, мы крепко друг друга обнимаем; но нет сомнений в том, что наш последний спор переменил все наши взаимные чувства. Я быстро иду в свой кабинет, беру пальто и сумку и спускаюсь вниз по лестнице, благодаря судьбу за то, что Розы поблизости нигде не видно и, значит, не придется пускаться в объяснения.

Снова дождик, он мелко и занудно моросит. Дома вокруг большие, темные, сырые, словно в какой-то дымке от отражаемого ими света; автобусы же — алые, живые. Я уже точно не успеваю заехать в школу за Дженет, даже если я возьму такси. Поэтому я забираюсь в автобус и сижу там, окруженная промокшими и душно пахнущими пассажирами. Больше всего на свете мне бы хотелось принять ванну, и сделать это немедленно. Мои бедра трутся друг об друга, друг к другу липнут, подмышки взмокли. В автобусе я начинаю проваливаться в пустоту; но я решаю не думать об этом; для Дженет я должна быть свежей. Вот так я оставляю в прошлом Анну, которая приходит на работу и бесконечно спорит с Джеком, которая читает письма грустных, разочарованных людей и недолюбливает Розу. Когда я добираюсь до дома, то обнаруживаю, что там пусто, и я звоню подруге Дженет, точнее, ее матери. Дженет придет домой к семи; им надо закончить одну игру. Тогда я набираю ванну и наполняю все помещение горячим паром, я погружаюсь в ванну, и я купаюсь, медленно и с наслаждением. После ванны я изучаю свое платье, черно-белое, и замечаю, что воротничок уже слегка испачкан, поэтому его уже нельзя надеть. Меня раздражает, что это платье было впустую отдано работе. Я одеваюсь заново; на этот раз я выбираю свои веселые штаны в полоску и черный бархатный жакет; но я буквально слышу, как Майкл говорит: «Анна, почему сегодня ты так похожа на мальчишку?» — поэтому я тщательно причесываюсь так, чтоб на мальчишку совсем не походить. Все конфорки у меня уже зажжены. Я начинаю готовить сразу два ужина: один для Дженет, другой — для Майкла и себя. Дженет сейчас помешана на шпинате, запеченном в сливках и с яйцом. А для печеных яблок я забыла купить коричневый мягкий сахар. Я стремглав бросаюсь вниз по лестнице, на улицу, врываюсь в лавку бакалейщика, когда хозяева уже собираются закрываться. Они, веселые и добродушные, меня впускают; и я оказываюсь вовлеченной в их игру, которую они так любят: трое мужчин в рабочих белых курточках меня обслуживают, поддразнивая и посмеиваясь надо мной, и называют меня «моя любовь» и «моя птичка». Я — прелестная малышка Анна, прелестная малышка, девочка. Я снова бросаюсь вверх по лестнице, домой, Молли уже дома, с ней пришел и Томми. Они громко спорят, а я притворяюсь, что их не слышу, и иду наверх. Там Дженет. Она возбуждена, но от меня отрезана; она была в своем детском мире в школе; потом с подружкой она тоже была в своем детском мире, и ей пока не хочется оттуда уходить. Она спрашивает:

— А можно, я поужинаю в кровати?

А я ей говорю, но только для проформы:

— Ох, ну ты и лентяйка!

А она мне:

— Да, я лентяйка, ну и пусть.

Она, хотя я ничего об этом не успела ей сказать, сама проходит в ванную и набирает воду. Через три лестничных пролета я слышу, как они весело болтают с Молли и как они смеются. Молли без всяких усилий становится ребенком, когда общается с детьми. Она рассказывает Дженет какую-то бессмысленную сказку про животных, захвативших театр, про то, как они театром управляли и никто не замечал, что это не люди, а животные. Ее рассказ настолько меня захватывает, что я даже спускаюсь на лестничную площадку перед ванной, чтобы его дослушать; а на площадке еще ниже стоит Томми, он тоже слушает, но с недовольным и скептическим видом — всего сильнее мать раздражает его, когда она общается с Дженет или еще с каким-нибудь ребенком. Дженет смеется, колотит руками по воде, и я слышу, как вода при этом обильно проливается из ванны на пол. Теперь пришел черед мне раздражаться и сердиться, потому что ведь это мне придется всю эту воду с пола собирать. Дженет выходит в своем беленьком халатике и в беленькой пижамке, ее глаза уже слипаются. Я захожу в ванную, опускаюсь на колени и убираю тонны воды, излившейся из ванны на пол. Когда я возвращаюсь к Дженет, она уже лежит в кровати, обложившись своими комиксами. Я заношу поднос, на нем — блюдо из шпината, запеченного в яйце, и яблоко в хрустящей шапочке из крема. Дженет просит меня рассказать ей что-нибудь.

  197