Последние отзывы

  68  

— Пожалуйста, Карел, только минуточку, я так хочу, чтобы ты объяснил мне…

— Помолчи немного.

Карел развернулся и стал шагать взад и вперед. Маркус сидел сгорбившись и окаменев. Немного погодя Карел сказал:

— Что ж, пожалуй, я поговорю с тобой, почему бы и нет. В прошлый раз я представил тебе вульгарную доктрину. Рассказать, как на самом деле?

Хотя Маркус и отрицал это, он был сейчас почти уверен, что его брат безумен. Испытывая страх перед ним, он невольно тихо сказал:

— Я не очень уверен, что хочу это услышать сейчас.

— Никто не хочет слышать, Маркус, эту самую большую тайну в мире. И хотя я, может быть, и расскажу тебе, не старайся удержать ее в памяти, так как она не имеет права на существование.

Карел все еще ходил по комнате, но не размеренными большими шагами, а его как будто носило в пространстве взад-вперед. Сутана шелестела, развеваясь, замирала и снова развевалась.

Карел продолжал:

— Ты представить себе не можешь, как часто я испытывал соблазн объявить с кафедры, что Бога нет. И это стало бы самым религиозным утверждением, какое только можно себе представить. Если бы только был кто-то достойный произнести или воспринять его.

— Оно не слишком новое…

— О да, люди часто произносят подобные слова, но никто не верит им. Возможно, это удалось в какой-то мере Ницше. Но вскоре эгоизм художника замутил правду. Он не смог придерживаться ее. Возможно, это и довело его до безумия. Не сама правда, а неудачная попытка ее осмыслить.

— Не вижу в этом ничего ужасного, — сказал Маркус. — Атеизм может быть вполне гуманной доктриной.

— Все совсем не так, как представляют немецкие теологи и рационалисты с их наивным современным теизмом, а также те, кто называет себя атеистами, но не изменили ничего, кроме нескольких слов. Теология так долго была королевой и полагает, что до сих пор может править как замаскированная владычица. Но теперь все изменилось, toto caelo^[14]. Люди скоро почувствуют последствия, хотя и не поймут их.

— А ты понимаешь? — пробормотал Маркус. Его рука коснулась и подняла что-то со стола. То была бумажная птичка.

Карел продолжал:

— Это не значит, что все дозволено. Сказанные слова — реакция лепечущего младенца. Ни один из тех, у кого хватило духа произнести их, никогда не верил в них по-настоящему. Они просто стремились к новой морали. Но сама правда, которой они не представляли себе, само понятие о ней убило бы их.

— Но все равно мораль остается…

— Представь, что правда ужасна, представь, что это всего лишь черная яма или груда птиц, набитых в пыльном темном шкафу? Представь, что только зло реально, но оно перестало быть злом, с тех пор как утратило свое имя. Кто сможет посмотреть этому в лицо? Философы никогда и не пытались. Вся философия учила облегченному оптимизму, даже Платон это делал. Философы всего лишь авангард теологии. Они не сомневаются, что Добро в центре всего излучает свой свет. Они уверены, что Добро едино и неделимо. Они уверены в этом, а иначе обожествили бы общество, что, по правде говоря, то же самое, только несколько иным образом. Думаю, немногие из них действительно страшатся Хаоса и древнего мрака, и еще меньшие увидели это мельком; и если им удалось через какую-то щель или трещину в поверхности мельком увидеть это — они побежали назад к своим столам и усердно трудились, чтобы объяснить, что все было не так, поскольку так не может быть. Они страдали, они даже погибали за свои убеждения и называли это правдой.

— Но ты сам действительно веришь…

— Любая интерпретация мира — ребячество. Разве это не очевидно? Вся философия напоминает детский лепет. Евреи это немного понимали. Это единственная достаточно суровая религия. Автор книги Иова осознал это. Иов искал смысла и правосудия. Иегова ответил, что их нет. Есть только власть и упоение властью, есть только случай и ужас случая. А если есть только это, то нет Бога, и единственное Благо философов — иллюзия и фальшь.

— Подожди минуту, — сказал Маркус. Его голос прозвучал неожиданно резко и грубо, как будто слова Карела не были произнесены вслух, но бесшумно проникли в его мозг посредством телепатии. — Подожди минуту. Может, я и соглашусь с этим. Но обычная мораль еще существует, обычное приличное поведение все еще имеет смысл. Ты говоришь так, как будто…

— Если существует добродетель, она должна быть одна, — сказал Карел. — Многобожие — не язычество, а триумф зла, или, скорее, то, что мы называли злом и что теперь безымянно.

  68