Последние отзывы

  45  

– Грейс? Да.

– От меня. Передай ей, что она должна не откладывая и как можно смиренней просить Шарлотту остаться в прежнем доме. Нет, я не думаю, что Грейс собирается ее выставить. Но Шарлотта настолько несчастна, что если к ней обратиться как-то не так, она скроется, и потом ей будет очень трудно помочь. Грейс должна именно упросить ее остаться, заверить, что для нее будет приготовлена квартира, или нечто в таком духе. Нелегко будет выдержать нужный тон и все такое прочее. К тому же это надо сделать быстро, у нее есть всего несколько дней или даже часов. Объясни Грейс: если она с теплотой относится к тетке, то пусть не откладывает на потом выражение своих чувств. Ты согласен?

– Согласен, – как-то тускло произнес Людвиг.

– Наверняка ты спрашиваешь себя: с какой стати этот чертов тип лезет не в свое дело?

– Нет. Я считаю, что в твоих словах, используя одно из моих любимых старомодных слов, есть правота. А как же ты узнал, что Грейс предстоит унаследовать дом?

– Из письма, из твоего письма к отцу, которое до сих пор лежит на столе. Я прочел его сразу же после того, как вошел, до того, как услышал, что вы там в кухне разговариваете.

– Значит, чтение чужих писем не противоречит святой жизни?

– С моей точки зрения, не противоречит. Мне надо идти. Ты не мог бы одолжить пару монеток до завтра? Одолжи, если можешь. Брать взаймы не в моих правилах. Благодарю. Спокойной ночи. И помни: никакой Альфы и Омеги. Все пустяки.

Что за бредни, подумал Людвиг после того, как Гарс ушел, сбрендил он, что ли. И все равно, замечательный парень. Но со времен Гарварда стал еще более тощим и безумным.

Письмо к отцу и в самом деле лежало на столе.

«Дорогой отец!

Пишу тебе с тем, чтобы сообщить, что, во-первых, моя невеста Грейс стала единственной наследницей крупного состояния, завещанного ей недавно скончавшейся бабушкой…»

Утешит ли эта новость родителей? Очень может быть. Впрочем, какая разница… И он разорвал листок.

* * *

– Нужно уметь довольствоваться простыми, четко разграниченными понятиями. Брось воображать, что эта сложная психологическая путаница, вечно тебя сопровождающая, и есть ТЫ. Постарайся быть вне этого. Прежде всего избавься от чувства вины и от беспокойства по поводу того, правильно ли ты поступаешь. Все – пустое. Чувство вины – это производное от веры в личного Бога, которая, к счастью, уже умерла.

Стоя за дверью, Остин Гибсон Грей слышал голос сына, то слегка повышающийся, то понижающийся, отчетливо произносящий слова, и от ярости кусал губы. Может, надо ворваться, неожиданно, с дикой миной самурая? Нет. Он стал медленно подниматься по ступенькам. Его до глубины души оскорбило, что Гарс, показавшись всего на миг перед ним, отцом, тут же побежал к другу, то есть открыто проявил равнодушие к отцу. И еще его разъярило это морализаторское красноречие. Все возможно, с этим не поспоришь, и все равно все не так. Все не так. Жизнь – это нищета и сутолока, нищета и сутолока.

Он остановился перед дверью в комнату Митци. Изнутри слышались тихий плач и жалобы: на утраченные здоровье и силу, на ушедшую молодость, еще на что-то, может, и на него самого. Причитала она как-то напевно – протяжное тихое завывание на понижающейся октаве, несколько носовых вдохов, и снова вой, еле слышный, монотонный. Может, надо войти в комнату, успокоить? Но она ведь пьяна, значит, будет много соплей и телячьих нежностей. Из-за двери сказал сурово:

– Прекрати! – Плач смолк. Он пошел к себе в комнату.

Снял пиджак, потом рубашку и брюки, надел пижаму на нижнюю рубаху и кальсоны. Снял очки и положил на кровать. И тут же явился демон астмы. Он зажал рот душной подушкой, сдавил грудь стальными клещами. Остин сел, наклонившись вперед, стараясь дышать ритмично. Сколько уж раз такое случалось и сколько раз еще случится до конца жизни. Он всматривался в правую ладонь и пробовал ее согнуть. Левой потянулся за таблетками. После приема его мучили кошмары, но демона можно было на время прогнать только с помощью таблеток. Остин взбил подушку. В воздух поднялось облачко пыли. Он кашлянул и потянулся за сигаретой.

В этой комнате властвовал страшнейший беспорядок. Впрочем, как и в любой, где он поселялся. Повсюду валялась грязная, дурно пахнущая одежда вперемешку с пустыми коробками от сигарет, монетами, шнурками, выжатыми тюбиками из-под зубной пасты, поломанными бритвами, пожелтевшими газетами. Почему его жизнь всегда превращается в такую вот грязь? Ведь он же старался найти пристойную работу. Писал длинные, ловко составленные резюме, где рисовал себя человеком, самое горячее желание которого – стать помощником библиотекаря, старшим референтом, учителем, работающим на полставки, секретарем в издательстве (в объявлении требовался умеющий печатать на машинке, но с какой скоростью, не указали), менеджером, работником клуба. На безрыбье, думал он, и рак рыба. Но его никуда не приглашали. В бюро трудоустройства ему предложили лишь должность медбрата.

  45