3 
Но совсем скоро и эта легкая рубашка покажется ей тяжелым грузом — так она устала и закоченела.
Именно в эту минуту Хизи поняла, что смерть — это самый простой и легкий выбор, но ей не хотелось добровольно сдаться. Вода, несмотря на всю ее зловонность, не была ей противна. Вода как бы укутала ее заботливыми руками, укрыла теплым одеялом. И она вдруг подумала, что вода, это и есть Река, дарующая жизнь, ее царский предок. Ее, Хизи, далекий предок. И может статься, что Река принимает к сердцу все ее дела, знает, как она глубоко несчастна и в каком тоскливом одиночестве протекают ее дни. Так было бы просто войти в чрево Реки, вернуться к самым истокам. И тогда, быть может, они с Дьеном снова были бы вместе.
Но нет, ей хотелось жить, если даже жизнь ненавистна. Для нее это было удивительное откровение. Даже когда Хизи стояла на крытой красной черепицей крыше Большого Зала и с тоской смотрела на аккуратно вымощенный двор внизу, она ни разу не испытывала ничего подобного. Как только она решала лишить себя жизни, она всегда отступала. Крыша ей нужна была лишь для того, чтобы убедиться, что у нее, по крайней мере, остается выбор, важный шаг, который должна сделать она сама. Ей нужна была не смерть, а возможность решать самой. Угроза смерти не по своей воле уничтожала эту возможность, что было понятно даже ей, десятилетней девочке.
«Мне не хочется умирать, — думала она. — Но я все равно не выживу».
И в эту минуту Хизи услышала, как кто-то зовет ее. Это был голос Тзэма, ее телохранителя, над которым она вечно посмеивалась. Она считала его глупым и не желала, чтобы он всегда ходил за ней.
— Тзэм! — закричала она что было мочи. — Я упала, я тону!
В высоте над ней забрезжил слабый желтый свет, затем свет ярко разгорелся над черной четкой линией, как разгорается встающее на востоке солнце. Черная линия, должно быть, была краем пропасти, с которой она сорвалась.
В освещенном пространстве выделялся яркий фонарь, в свете которого она, всмотревшись, разглядела грубое лицо Тзэма.
— Госпожа? — пролаял он глухим от волнения голосом. — Я вижу тебя, госпожа. Проберись к стене. Держись за нее, я сейчас за тобой спущусь.
В едва брезжащем свете она увидела стену, о которой, очевидно, говорил Тзэм. Она упала за край того, что было когда-то лестничным колодцем, куда она и спускалась. Пруд был наполовину затопленным залом, и лестница, несомненно, шла дальше вниз и доходила до пола, который, видимо, был двумя футами ниже. Как же она не сообразила! Если добраться до стены, можно дойти до места, где лестница входит в воду, и вскарабкаться на нее.
Хизи вдруг почувствовала, что смертельно устала и у нее ни на что не осталось сил. Что там делает Тзэм? Она не понимала, почему он не идет. Свет от фонаря по-прежнему ярко светил наверху.
Она все же сумела добраться до стены. Стена была скользкая, ужасно скользкая, и ухватиться за нее было невозможно. Колотя по воде ногами, Хизи пыталась с помощью рук двигаться толчками вдоль стены. Нет, надо найти кого-нибудь, кто бы научил ее плавать, если она, конечно, останется в живых.
Ее почти покинули силы, когда она услышала всплеск, и поверхность воды рассыпалась миллиардами тускло светящихся брызг. Ее подхватили огромные руки, подобные каменным колоннам, поддерживающим Большой Зал, и слегка приподняли, так что лицо ее оставалось над водой. Она чувствовала, как работают под ней мощные мускулы, казалось, что ее, словно повелительницу бурь, несет водяной смерч.
К тому времени, когда они, наконец, очутились у края лестницы, Тзэм дрожал всем телом от непомерного напряжения. Опустив Хизи на мокрую глину, он плюхнулся тут же рядом на скате. Слушая свист, вырывающийся, как у старого пса, у него из груди, Хизи почувствовала, что у нее в легких начинается какое-то жжение.
— Неужели я такая тяжелая, Тзэм?
— Нет, госпожа, — прохрипел он в ответ, потом голос его постепенно окреп. — Нет, конечно, ты ничего не весишь. Кто и вправду тяжелый, так это Тзэм. Думаю, мой род не создан, чтобы плавать.
— У тебя нет рода, Тзэм, — сказала Хизи, не сознавая, как мучителен этот разговор для ее верного стража. Поняла она это гораздо позже, спустя несколько лет.
Тзэм ничего не ответил, потом у него вырвался горький смех, похожий на хрюканье.
— Ты права, госпожа, несмотря на то, что моя мать… она, конечно, не была создана, чтобы плавать. Великаны стараются держаться от воды подальше. Отец мой был такой же человек, как и ты, малышка, и плавал он, видимо, ненамного лучше тебя. — Помолчав, Тзэм добавил: — Только вот ума у него было побольше.
3 
