Особенно,... 
74 
Он замолчал и устремился навстречу жене, приветствуя ее, как если бы — как если бы что? Как если бы сейчас шел 1945 год, а они не виделись с 1939-го. Когда страсти улеглись, Деми снова стояла на ногах с большой сумкой в руке, в которой лежала смена белья. Она слабо улыбалась Ричарду, который подошел, чтобы ее поцеловать.
— Когда же вы собираетесь встретиться? — спросил Гвин. — Чтобы побеседовать о вашем покорном слуге. По крайней мере, это я могу вам устроить. В обмен на «молодую сексапильную поклонницу», которую Ричард для меня раздобыл. Ладно, Деми, — тебе наверх по лестнице.
Давай, мы ведь не хотим лишних сантиметров, правда, любимая?
Когда Деми ушла на свои занятия, Гвин потратил по крайней мере несколько минут на то, чтобы просветить Ричарда относительно хода его переговоров с европейскими издателями о публикации «Возвращенного Амелиора». По ходу дела он употребил несколько жаргонных синонимов, обозначающих «тысячу». Ричард подметил, что стоит только какому-нибудь романисту получить гонорар, обозначаемый цифрой с тремя нулями, как он тут же начинает употреблять слово «штука». Лично он никогда не стал бы этого делать. Даже если бы ему представилась такая возможность. Это была бы позорная капитуляция перед сиюминутным и суетным. Перед мирским и смертным. Неужели им всем так хотелось быть похожими на гангстеров или на толстосумов? Что бы тебе ни причиталось, ты получишь, но не тогда, когда тебе это нужно. Это как в азартных играх… В любом случае, в последнее время Ричард чувствовал себя нищим настолько, что даже стал выключать «дворники» каждый раз, когда проезжал под мостом.
— В общем, я ей сказал: «Возьми с португальцев пятнадцать, но не забудь вычесть десять на аудио». В конце концов, что такое тонна? — сказал Гвин, успокаивая себя. — Я сказал это, только чтобы Гэл отстала.
В последние минуты их ожидания придурь снова оживилась и, по всей видимости изголодавшись, переползла в другую часть мозга, заставляя Гвина властно хмуриться и бросать на невидимых оппонентов гневные взгляды… Наконец настала их очередь.
Последним черным шаром Ричард выиграл 3:2. Он никак не мог сосредоточиться.
— Есть и другие способы, — сказал Ричарду тот молодой человек. — Ботулизм в сэндвиче. Или можно подослать к нему женщину. Как антитело. Обработать его психологически. Запугать. Не обязательно использовать физическое насилие.
— И все же в физическом насилии что-то есть…
— В отличие от прочего это действует на всех. И это просто.
Ричард, вместе с Марко, полулежал на вытертой, но все еще достаточно элегантной кушетке. Щека мальчика лежала на гулко звучащей груди отца. Ричард читал сыну вслух «Книгу джунглей» Киплинга — читал с необыкновенным чувством… «Физическое насилие — это просто». Читая сыну вслух, Ричард, к своему изумлению, обнаруживал, что его восхищает простота. Не в художественной прозе, а вообще. То, что нравится всем, зачастую очень просто. Красота с научной точки зрения (и в данном случае красота служит точным индикатором истинности) часто бывает очень простой. Ричарду не хотелось слышать никаких бесцеремонных, бесчувственных замечаний о простоте.
— Стало быть, говоря гипотетически, — сказал Ричард, — если я захочу кого-нибудь проучить…
— Вы придете ко мне, — откликнулось дитя джунглей.
Ричард продолжал читать дальше: это был отрывок о неотвратимом приближении Шер-Хана и мудрых увещеваниях Акелы. Ричард читал дальше, пока не заметил, что неподвижность Марко уже не вызвана тем, что он поглощен чтением, — на своей рубашке Ричард увидел широкую дорожку слюны. Марко уснул. Кряхтя от напряжения, Ричард осторожно выбрался из-под сына. Склонившись над ним, он посмотрел на его лоснящееся от пота личико, приоткрытый ротик. У спящего Марко был вид как у потерявшейся маленькой собачки. Домашней собачки — привыкшей жить в доме. Немного погодя Ричард разбудил сына, и, просыпаясь, Марко еще что-то бормотал об орангутангах… Орангутанг означает «дикий человек». Маугли был мальчиком, которого воспитали дикие волки. И даже Марко, к отчаянию Ричарда, во сне погружался в мир, где обитали дикари.
Еще один день. Еще один день Марко пропускал школу. Закутав его так, что ребенок с трудом мог двигаться без посторонней помощи (был похож на дирижабль с рекламой), Ричард повел Марко в Собачий садик подышать свежим воздухом. Зеленый мир, осень, листопад. Тот дикарь, воспитанник доктора Барнардо, — это лесной человек в современной одежде. «Вы придете ко мне», — сказал он. Это была кульминация вечера. А потом Ричарду пришлось сидеть и выслушивать литературную критику: рассуждения Стива Кузенса об «Амелиоре».
74 
