Последние отзывы

  52  

Когда я привез Валентина, большая часть гостей была уже в сборе. Я присоединился к Рейчел и домработнице на кухне, а затем был призван в качестве грубой силы таскать стулья и двигать обеденный стол. Я показал Рейчел ее комнату на втором этаже, а затем мы поднялись ко мне на третий. После недолгого и ленивого взаимного ощупывания я завел вялый разговор. Начинало темнеть. Мы говорили о наших отцах, сойдясь в том, что мужчинам живется проще, чем женщинам.

— Женщинам приходится иметь дело с детьми, месячными и прочим, на них вся ответственность. — Я вздохнул. — Если девушка спит со всеми подряд — она шлюха, если парень, то он — крутой. И общество, и природа, похоже, сговорились против…

— Ты так думаешь? Не, я не согласна, — пробормотала Рейчел мне в подмышку. — Ты, наверное, скажешь, что это сплошная… морока, но рожать детей — это единственное, чего не могут мужчины, а женщины — могут. И они должны этим гордиться. Это уравнивает счет.

Я хотел было заклеймить эту точку зрения как догму, навязанную сексистами, и все такое, но вместо этого сказал:

— Я вовсе не думаю, что это одна морока. Но что это значит: уравнивает счет?

— Смотри. Давай по-честному — к тридцати пяти женщина, как привило, выглядит просто ужасно. Жухлое лицо. Про фигуру забыто, волосы поблекшие и сухие. Мужчинам же время даже идет на пользу. По крайней мере, — она зевнула и крепче прижалась ко мне, — их лица не жухнут, как у женщин. Так что хорошо, что женщины могут заниматься семьей. Как твоя мама.

На Рейчел было короткое красное платье — без колготок. Я положил руку ей на ляжку, туда, где начиналась задница, на кромку ее шелковых трусиков.

— Может быть, — сказал я, чуть-чуть отодвигаясь, чтобы дать место эрекции. — В смысле, чтобы им было чем заняться? Но тогда моя мать в полном дерьме. Что ей останется, когда вырастет Валентин?

— Мм. Пожалуй.

— В любом случае, я рад, что ты приехала.

Она что-то сонно промычала в ответ.

Я извинился и отправился вниз, чтобы отхаркаться и помочиться. Спускаясь, я по непонятной причине чувствовал себя как-то нервно и словно бы уязвленно.

В проходе, ведущем к уборной, я встретил отца. На нем была черная рубашка по последней моде (распространенной, конечно, только среди мудаковатых стариков), и он как раз раскатывал рукава. Он выглядел не просто хорошо, он выглядел изысканно.

— Ага, Чарльз, — сказал он, пытаясь придать голосу непринужденность, — я тут узнаю от твоей матери, что ты ударил Валентина. По голове. Это верно? Ты не должен этого делать. Это крайне опасно. Только не по голове. Надеюсь, это понятно? Ладно, нахлобучка закончена. Увидимся за ужином. — Он улыбнулся и попытался пройти мимо меня.

— Я бы вообще не стал его трогать, но он со своими друзьями избивал другого мальчика.

Отец теребил рукав, чтобы не встречаться со мной взглядом.

— Рискну допустить, что это так, но твоя мать и я…

— Отлично. В следующий раз, когда застану его за этим, то просто сломаю ему руку. И что это значит: «твоя мать и я»? Когда в последний раз…

— Чарльз, бога ради! — Он выглядел растерянным, сбитым с толку, как в тот раз у Нормана. — Ты же не станешь утверждать, что в его возрасте всегда вел себя примерно? — Он извлек из брючного кармана наручные часы. — Может, когда станешь старше, ты увидишь-увидишь, что неправый, который пытается выставить себя правым, неизменно оказывается еще более не прав. — Он застегнул часы на запястье. — Может, когда станешь старше, ты поймешь.

— Неплохая телега, — сказал я. — Но довольно бессмысленная в твоих устах. Может, ты и старше, но моя мать не…

— Да какое твое дело?! — Отец замолчал, но вскоре продолжил, уже мягче. — Я не вижу большого смысла в этом разговоре. — Он вынул из кармана связку ключей и стал помахивать ею из стороны в сторону. — Мы потом будем жалеть о сказанном. Чарльз…

— Все, я понял. — Жестом руки я отверг любые последующие возражения или вопросы. — Не беспокойся, я буду нем. Молчание — золото.

В уборной я помочился, откашлялся, привел себя в чувство, пропев несколько раз: «Наплюй на него, наплюй на него», — и пытался не плакать. Когда я вернулся, в комнате было темно. Рейчел спала. Я подошел к окну и стал смотреть на лес. Постепенно моя грудь перестала ходить ходуном. Я все равно не знал бы, что сказать Рейчел. Я лег рядом с ней, выгнув грудь, чтобы притупить боль в легких, и стал ждать, пока кто-нибудь не позовет нас ужинать. Долго ждать не пришлось.

  52