— Но… Неужели наши войска не вступят в бой?
— Я вам все сказал, черт возьми! И повторяю — марш домой и не вздумайте примкнуть к мадридскому отребью!
Антонио Алькала Галиано, дав себя убедить и повиновавшись столь настоятельной рекомендации, справедливость коей успел проверить на собственном опыте, пускается в обратный путь — домой, где мать, с ума сходя от беспокойства, будет умолять его никуда больше не ходить. И в конце концов, совершенно сбитый с толку тем, что видел и слышал, он согласится не испытывать судьбу.
* * *
А покуда юный Алькала Галиано принимает решение не выходить на подмостки, где разыгрывается первый акт этой драмы, горожане по-прежнему рвутся к парку Монтелеон за оружием. Дав большой крюк, отряд Молины остановился, не дойдя до проезда Сан-Пабло, потому что увидел впереди французский пикет. И слесарь, памятуя о расстреле на дворцовой эспланаде, решает не рисковать.
— Каждому овощу — свое время, — цедит он сквозь зубы. — А в пост положено репу есть…
Без происшествий и помех добрались до ворот парка и присоединились к толпе прочие отряды. Один из них возглавляет тощий и деятельный студент-астуриец Хосе Гутьеррес, собравший вокруг себя человек шесть, и среди них — парикмахер Мартин де Ларреа и его подмастерье Фелипе Баррио. Здесь же — Космэ Мартинес де Корраль с улицы Принсипе, управляющий бумажной фабрикой и отставной артиллерийский солдат, явившийся предложить свои услуги былым однополчанам, если те, конечно, захотят драться. Рядом с ним — тезка его, угольщик Космэ де Мора, владелец лавки на проезде Сан-Пабло, и его приятель, привратник в здании окружного суда Феликс Тордесильяс с улицы Рубио. Все они умудрились беспрепятственно, нигде не повстречав французов, привести сюда один из самых многочисленных отрядов, к которому по дороге примкнули десятник Франсиско Мата, плотник Педро Наварро, Херонимо Мораса, цирюльник с улицы Сильва, погонщик мулов леонец Рафаэль Канедо и Хосе Родригес, содержатель винного погребка на Сан-Херонимо, вместе с сыном Рафаэлем. На улице Орталеса их догнали братья Амадор — Антонио и Мануэль, за которыми, как ни гнали его, увязался, не убоясь подзатыльников, третий, младший брат, одиннадцатилетний Пепильо.
* * *
Еще один отряд, который вот-вот прибудет к Монтелеону, сколотил Хосе Фернандес Вильямиль, хозяин постоялого двора с площади Матуте, а за ним движутся его слуги, несколько соседей и нищий с улицы Антона Мартина. Вломившись в ратушу, Вильямиль разоружил охрану, сопротивления не оказавшую: один из сторожей примкнул к отряду, — и разжился шестью ружьями со штыками и соответствующим огневым припасом. Изо всех горожан, ополчившихся сегодня в Мадриде на французов, на долю этого отряда выпало наибольшее число разнообразных передряг. Едва лишь раздобыли ружья и двинулись в сторону дворца через улицы Аточе и Калье-Майор, как неподалеку от здания кортесов нарвались на небольшой кавалерийский отряд. Уложив в скоротечной схватке французского офицера, испанцы отступили к аркаде на Пласа-Майор и стали отстреливаться, пока не появилась французская пехота, а уж тогда пришлось им под частым огнем переместиться по открытому пространству Пуэрта-де-Гвадалахара к Пласа-де-Дескальсас, где к ним присоединились замочных дел мастер Бернардо Моралес и казначейский чиновник Хуан Антонио Мартинес дель Аламо. Новую попытку прорваться к дворцу пресекла, едва лишь высунулись они из-за угла, картечь. Откатились назад, на Дескальсас, и, пока переводили дух и решали, как быть дальше, с балконов добрые люди рассказали, что много народу направилось к парку Монтелеон. И вот, после краткой остановки в таверне у Сан-Мартина, где немного освежились, а мех с вином вместимостью в целую арробу[24] взяли с собой, причем хозяин при виде ружей даже и денег за него не взял, Вильямиль и его люди, включая нищего, трогаются скорым шагом к Монтелеону, только на этот раз никто уж не кричит: «Бей французов!» Хотя постоянно встречаются им другие партии, которые требуют оружия, и жители окрестных домов подбадривают их, обращая к ним с балконов и из окон разные утешительные и приветные слова, Вильямиль — стреляный воробей или, если угодно, путаная ворона — велит двигаться, прижимаясь к стенам и фасадам, смотреть в оба, ружья держать наготове, рот — на замке и всячески стараться не привлекать к себе внимания.
* * *
Из окон Главного штаба артиллерии по-прежнему слышатся отдаленная пальба — выстрелы гремят теперь постоянно — и шум толпы, направляющейся в Монтелеон. В одиннадцать утра капитан Веларде, все это время продолжавший — к вящему беспокойству полковника Наварро — чертить бессмысленные арабески и бормотать себе под нос «драться… драться…», откидывается на спинку стула и вдруг резко, рывком, опершись обеими руками о столешницу, вскакивает.