Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
97 
– Люди этой земли, я люблю вас! – кричал он, плача. – Идем со мной в этот прекрасный мир! Наши слезы сделают его раем! Отбросьте свои печали! Забудьте свои горести! Род человеческий переживет даже самый лютый холод! Пойдем вместе, взявшись за руки. Возьмитесь за руки, братья и сестры! Ибо кто может скорбеть о том, что у него нет братьев и сестер, если каждый мужчина – его брат, а каждая женщина – его сестра? Пойдемте со мной! Пойдемте со мной в наше будущее!
И он двинулся дальше под рев приветствий, по устилавшим дорогу цветам, которые люди подбирали, чтобы заложить меж страницами книги, написанной Джошуа, чтобы засушить их и сохранить.
Он шел, его нескладное тело было привычно к долгой ходьбе, к ритмичному, размеренному шагу, он легко оставлял позади тех, кто намеревался держаться рядом с ним.
Он пересек мост Джорджа Вашингтона в полдень. За ним миновали мост три миллиона людей в Нью-Джерси, – огромную массу людей, которая сама задавала себе темп движения. Они шли за этим гемельнским дудочником, знавшим заветную мелодию их мечты; шли, не ведая, куда идут, и не беспокоясь об этом. Какой прекрасный, торжественный день – ни горя, ни забот, ни сердечной боли!
Именно здесь, в Нью-Джерси, проявился истинный гений организаторов Марша Тысячелетия. Как и говорила Карриол, все шоссе 1-95 от Нью-Йорка до Вашингтона Кристиан должен был пройти по высокому помосту вдоль осевой линии, вознесенный над скоплениями людей – шагавших внизу, по обе стороны от него.
– Осакка! – кричали они. – Аллилуйя! Благослови тебя Бог вовек за твою любовь к нам! Храни тебя Бог, и спасибо Господу, что дал нам тебя, Джошуа, Джошуа, Джошуа КРИСТИАН!
И они разливались как дельта медленной, неторопливой реки: море голов, бьющаяся в пустынных и хламных берегах, среди пустырей умирающего Нью-Джерси, заколоченных домов Нью-Йорка и Элизабет, по зеленым пастбищам и сплетению стальных сухожилий железнодорожных узлов. Они помогали друг другу, бережно пропускали из своих рядов тех, кто устал, а уставшие замедляли ход, и отставали, чтобы не отягощать собою шествие, и передавали факел тем, кто ждал своей очереди подхватить его.
Пять миллионов людей участвовало в Марше в этот первый день – радостные и свободные, спотыкающиеся, просветленные, счастливые, счастливые, счастливые.
Джудит Карриол в Марше не участвовала. Она осталась в гостинице, чтобы посмотреть начало по телевизору. Кусая губы, она чувствовала, как воля вытекает из нее – будто кровь сочится. Когда авангард процессии проходил под окнами гостиницы, она высунулась из окна и смотрела на нее с болью, провожая глазами черную короткую щетину на голове Кристиана. От вида этих масс она стала задыхаться; она никогда раньше не могла представить себе, что в мире может быть так много людей.
Неужели ее блестящий ум оценить качество не в состоянии? Неужели только количество впечатляет ее?
А они все шли и шли мимо. До тех пор, пока солнце не начало клониться к западу и город не погрузился в пронзительную тишину.
Тогда она спустилась вниз, пересекла Пятую Авеню и вошла в парк, где ее ожидал вертолет. Она собиралась настичь Кристиана в Нью Джерси.
Пусть это тяжело, но она должна быть рядом.
В Белом доме выдался суматошный денек, поскольку Президент отличался сварливостью. Его изводила мысль, будто что-то идет не так, что все это людское море вот-вот разбушуется, круша все на своем пути; что где-то кроется незамеченный никем гнойничок и он лопнет, прорвется кровавыми волнами насилия; что какой-нибудь фанатик-одиночка наведет мушку своей винтовки на доктора, шагающего без охраны.
Естественно, он сразу же согласился с замыслом Марша Тысячелетия, когда Гарольд Магнус представил ему эту идею, но по мере того, как приближался срок, и Марш становился все более неизбежным, Президент все больше и больше страшился его. И все чаще жалел о том, что дал согласие. Когда уже в мае Гарольд Магнус упрекнул Президента за его колебания, тот быстро занял оборонительную позицию; ему было известно, что доктор отказался идти под охраной, и он требовал все больших и больших гарантий от Департамента окружающей среды, от Вооруженных Сил и Национальной Гвардии – и от всех подряд – что любые случайности учтены. Подчиненные клялись, что это так, и показывали ему груды документов. И все же он упорствовал в предчувствии катастрофы: ведь доктор оставался уязвим…
Поэтому теперь он так изводил себя и подчиненных. Марш Тысячелетия, славя доктора Кристиана и повсеместный триумф философии Кристианизма, – все это слишком много значило для Тибора Рича. Впервые после Делийского Соглашения лидеры крупных держав собрались в Вашингтоне; впервые после Делийского Соглашения стало казаться, что между Соединенными Штатами Америки и другими странами может быть достигнуто подлинное согласие. Вот какую тяжесть нес сейчас на своих плечах этот человек, шагающий на экране уверенно и быстро, милю за милей, час за часом, и остающийся прекрасной мишенью для стрелков. Если Джошуа Кристиан вдруг упадет, обливаясь кровью, – для Америки это будет ударом более разрушительным, чем Дели: народы всего мира снова столкнутся с разрушительным анархистским началом.
97 
