40 
— Кому ты это объясняешь? — сухо прервала она.
Бидди подошла и положила голову на колени Клэр.
Длинные тонкие пальцы стали ритмично почесывать собаку за ушами. Та зажмурилась от удовольствия.
— Когда ты вернешься, мы придумаем босховское меню, — со смехом заговорила Клэр. — Гуакамоле, обильно приправленный чили, курятина тандури, шоколадный торт по-дьявольски… Шостакович, Стравинский и немного Мусоргского… И бутылка старого шамбертена…
— Кстати, о музыке: пластинку заедает. Ты не принесешь мясо? — спросил Чарлз и вышел в соседнюю столовую, которой никогда не пользовались.
Клэр хлопотала на кухне, Чарлз наблюдал за ней, сидя на диване. Сначала она сняла с плиты кастрюлю с мелким молодым картофелем, слила воду над раковиной, выложила картофель в миску и смазала маслом. Мясо она разделила на две порции, положила их на старые фарфоровые тарелки и поставила каждую точно между ножом и вилкой. Последним на стол было перенесено блюдо бланшированной стручковой фасоли. Ни один прибор не звякнул, не стукнула тарелка: Клэр Понсонби накрывала на стол точными и плавными движениями. Тем временем пес, зная, что посреди кухни ему не место, вернулся на свой коврик и снова положил морду на лапы.
— Какие у тебя планы на завтра? — спросил Чарлз, когда опустевшие тарелки сменил густой, как патока, кофе в изящных чашечках и оба с наслаждением вдохнули аромат некрепких сигар.
— Утром поведу Бидди на большую прогулку. Потом мы вместе прослушаем сообщение о субатомных частицах в лектории Зюсскинда. Туда и обратно мы поедем в такси — я уже заказала.
— И совершенно напрасно! — взвился Чарлз, водянистые глаза которого высохли от досады. — Бесчувственным кретинам, которые водят такси, все едино — что собака-поводырь, что любая другая псина! Хочешь, чтобы Бидди обделалась в такси?
Протянув руку, Клэр безошибочно нашла его ладонь, не шаря и не промахиваясь.
— Заказать такси заранее — это совсем не трудно, — примирительно произнесла она.
Меню ужина в доме Форбсов было совсем другим.
Робин Форбс предприняла очередную попытку приготовить ореховый рулет так, чтобы он не крошился под ножом. Результат эксперимента она полила клюквенным соусом, о чем и сообщила Аддисону.
— Он немного оттенит вкус, дорогой.
Аддисон с подозрением попробовал рулет и в ужасе оставил тарелку.
— Он же сладкий! — воскликнул он. — Сладкий!
— Дорогой, немного сахара инфаркт не вызовет! — едва не расплакалась Робин, в отчаянии стиснув руки. — Ты врач, а я простая медсестра без диплома, но даже медсестрам известно, что сахар — необходимое организму топливо! Все, что ты ешь и что не образует новые ткани, превращается в глюкозу сразу же или в глюкоген позднее. Ты слишком жесток к себе, Аддисон! Даже двадцатилетние звезды футбола так не тренируются.
— Благодарю за лекцию, — язвительно произнес Аддисон, старательно и упрямо соскребая клюквенный соус с рулета. Затем он положил в свою большую тарелку ворох латука, помидоры, огурцы, сельдерей и перец. Без приправы, даже без уксуса.
— Сегодня утром я разговаривала с Робертой и Робиной, — оживленно начала она, боясь, как бы Аддисон не заметил, что у нее на тарелке лежит мясной рулет из магазина, а скромная порция салата сдобрена сливочным итальянским соусом.
— Роберту приняли в нейрохирургию? — проявил Аддисон слабое подобие интереса.
Робин приуныла.
— Нет, дорогой, ей отказали. Говорит, потому, что она женщина.
— И правильно сделали. Нейрохирургу не обойтись без мужской выносливости.
Развивать эту тему было бесполезно, и Робин сменила ее.
— Зато муж Робины получил большое повышение, — жизнерадостно объявила она. — Теперь они смогут купить тот дом в Уэстчестере, который давно облюбовали.
— Молодец этот, как бишь его… — рассеянно отозвался Аддисон: в башенке ждала работа.
— Аддисон, это же твой зять! Его зовут Каллум Кристи. — Вздохнув, она попробовала завязать светскую беседу: — Днем был повторный показ «Камо грядеши?» — я смотрела. Господи, зачем надо было так издеваться над бедными христианами? Львы таскают оторванные человеческие руки… брр!
— Я знаю множество христиан, которых я охотно бросил бы на съедение львам. Роб, ты живешь как слепая шесть дней в неделю, а в воскресенье идешь в церковь и улаживаешь свои делишки с Богом. Ха! Я горжусь тем, что отвечаю за свои грехи, какими бы ужасными они ни были, — процедил он сквозь зубы.
40 
