47 
– Пойдем, – сказал я, и вскоре мы уже подходили к холму с нагромождениями плит.
Поднявшись на холм, мы немного покружили на вершине, и я продемонстрировал ему камень, через который нас с Дымкой утянуло в мир Грез. Выбитые на камне письмена снова превратились в едва различимые царапинки. Он даже разглядеть их толком не смог.
– Хороший вид открывается отсюда, – заключил Ларри, поворачиваясь и окидывая взглядом раскинувшиеся перед нами просторы. – А, вон тот старый особняк. Интересно, прижились ли у миссис Эндерби саженцы, что я ей подарил?
Это был мой шанс. Думаю, я мог бы ухватиться за упоминание о ней и под этим предлогом выложить Ларри всю историю целиком, начиная с Сохо, Но, по крайней мере, теперь я хоть понял, что удерживает меня. Он напомнил мне одного знакомого – Рокко. Рокко был огромным вислоухим псом, вечно радующимся чему-то, счастливым, постоянно пускающим слюни и ведущим себя так, будто жизнь вся пронизана исключительно высшими материями и все вокруг благородны и чисты. Некоторых эта его позиция очень раздражала. Слишком уж недалеким он был. Как-то раз на улице я окликнул его, и он кинулся ко мне через дорогу, не глядя по сторонам, одолеваемый своими щенячьими радостями. И угодил прямо под телегу. Я бросился к нему, и будь я проклят, если он по-прежнему не засветился от счастья, увидев меня в последние минуты жизни. Если б я держал пасть закрытой, то, может быть, он бы радовался жизни до сих пор. А получилось… В общем-то, Ларри не был так глуп, как Рокко, но грешил подобной же склонностью к «здоровому» энтузиазму. Он уже давно мучился проблемой постоянных обращений в волка, и вот сейчас, вроде бы, нашел путь к ее разрешению, а Великий Сыщик в своем маскараде ободрил и вдохновил его. Ну, а так как Ларри умел держать рот на замке, то я вспомнил Рокко и подумал: да и черт с ним. Потом.
Мы спустились с холма. На обратном пути я дал ему волю и позволил беспрепятственно рассуждать о тропических растениях, растениях умеренной зоны и арктических областей, об их дневных и ночных циклах, о лечении травами, восходящем аж к заре времен. Когда мы приблизились к дому Растова, на глаза мне попалась на редкость подозрительная веревка, свешивающаяся с ветви дерева и раскачивающаяся на ветру. Присмотревшись, я понял, что это не кто иной, как Ползец, и он настойчиво подает мне какие-то сигналы.
Ускорив шаг, я подбежал к левой обочине.
– Снафф! Я искал тебя! – крикнул Ползец. – Он все-таки сделал это! Все-таки сделал!
– Сделал что?
– Покончил с собой. Я вышел поискать себе пропитания, а вернулся – он висит. Я знал, что он в депрессии. Я же говорил тебе!
– Когда ты его обнаружил?
– Час назад, – ответил он. – И сразу отправился искать тебя.
– Когда ты уполз из дома?
– На рассвете.
– С ним было все в порядке?
– Да. Он уже спал. А всю ночь перед этим пил.
– Ты уверен, что он действительно покончил с собой?
– На столе рядом стояла бутылка.
– Это еще ничего не значит, он пил беспробудно.
Заметив, что я разговорился с Ползецом, Ларри остановился, поджидая. Я извинился перед змеем и ввел Ларри в курс дела.
– Похоже, твои предчувствия оправдались. Но здесь мои расчеты оказались бы бессильны. – И тут у меня в голове мелькнула идея. – Икона, – сказал я. – Она на месте?
– Ее нигде не было видно, – ответил Ползец, – Впрочем, как всегда: он достает ее только по особым случаям.
– А ты проверил место, где он обычно хранит ее?
– Я не могу. Для этого нужны руки. Под его кроватью есть потайная доска, она плотно примыкает к остальным и ничем не отличается, но любой, у кого есть пальцы, может приподнять ее. Под ней пустое пространство. Он хранит икону там завернутой в красный шелковый платок.
– Я попрошу Ларри поднять доску, – сказал я. – Двери заперты?
– Не знаю. Попробуйте. Как правило, он запирается. Но даже если так, то есть еще щелочка в окне, сквозь которую я выбираюсь наружу. Вы можете приподнять раму и пролезть внутрь.
Мы повернули к дому. Ползец соскользнул с дерева и потек за нами следом.
Наружная дверь была чуть приоткрыта. Мы вошли и подождали змея.
– Куда теперь? – спросил я.
– Прямо, в дверь.
Мы очутились в комнате, которую я видел и раньше, в прошлый раз, когда заходил за Ползецом. А прямо посреди нее, на веревке, перекинутой через балку, висел Растов – пряди нечесаных черных волос падали на бледное лицо, торчала растрепанная борода, темные глаза вылезли из орбит, из левого уголка рта на бороду стекала полоска крови, теперь высохшая и своим видом напоминающая бурый страшный шрам. Лицо его побагровело и раздулось.
47 
