20 
Именно в этот момент, пока тугодумы обмозговывали Идею Пирожного, из задней комнаты вышел мистер Шульц, впереди него летел звук его голоса и пятился мужчина в сером полосатом костюме, старавшийся засунуть в свой портфель какие-то бумаги.
— За что я, черт возьми, плачу тебе деньги, советник? — кричал мистер Шульц. — От тебя требуется только заключить сделку, простенькую сделку, а вместо этого я получаю от тебя юридический хлам. Почему ты не делаешь того, что полагается, а пудришь мне мозги? Убить меня хочешь? Пока ты оторвешь свою жопу от стула, я успею закончить юридическую школу и получить адвокатский диплом в любом штате.
Мистер Шульц был в рубашке с короткими рукавами, подтяжках и без галстука, в руке он держал мятый носовой платок, которым, надвигаясь на адвоката, вытирал шею и уши. Я впервые видел его отчетливо, не щурясь от слепящего солнца: черные, редеющие, зализанные назад волосы, очень большой лоб, тяжелые веки с розовыми краями, красноватый нос, будто у простуженного или аллергика, бульдожья челюсть, широкий и пугающе подвижный рот, слишком большой для голоса с пронзительным тембром сирены.
— Брось ты эти бумаги и послушай меня, — сказал он и прыгнул вперед, выбив портфель из рук адвоката. — Ты посмотри вокруг. У меня двадцать столов, но, как ты видишь, всего десять работников. Неужели пустые столы тебе ни о чем не говорят? Они грабят меня, слышишь, ты, дерьмовый юрист, каждую неделю, что я под колпаком, я теряю ставки, выручку, мои люди уходят к этим вонючим итальяшкам. Я уже вне игры полтора проклятых года, и пока ты, просвещенный умник, ведешь беседы за чаем с окружным прокурором, они забирают у меня последнее!
Адвокат побагровел и от волнения, и от гнева одновременно и теперь, став на четвереньки, собирал свои бумажки и засовывал их в портфель. Такие светлокожие, как он, легко краснеют от унижения собственного достоинства. Я заметил, что черные блестящие боковины его ботинок были покрыты рядами мелких декоративных дырочек.
— Немец, — сказал он, — ты, кажется, не отдаешь себе отчета в том, что козырей у тебя на руках нет. Я был у нашего друга в сенате штата, и ты видишь, что ему удалось для тебя сделать. Я обратился к трем лучшим юристам в Вашингтоне, я добрался до самого главного специалиста в этой области, очень образованный и уважаемый человек, всех знает, но даже он юлит. Это трудная задача, мы имеем дело с федеральными прокурорами, до которых не добраться. К сожалению, требуется время, и тебе придется смириться.
— Смириться! — заорал мистер Шульц. — Смириться? — Я подумал, что если он убьет адвоката, то именно сейчас. Поток ругательств в его исполнении звучал причитанием, он начал бегать взад-вперед, разражаясь тирадами и впадая в неистовство; я впервые видел его в исступлении, застыв от изумления, я наблюдал, как набухают вены у него на шее, и недоумевал, почему адвокат не съежился под его взглядом, я ничего подобного никогда не видел, бешенство, на мой взгляд, достигло предела, я, в отличие от других, не понимал, что гнев этот не новый, а уже истрепанный, как в привычной семейной ссоре, в которой без ритуалов никак не обойтись. К моему удивлению, мистер Шульц, заметив пирожные, подошел к конторке прямо напротив меня и, не прерывая ругани, схватил одну из упаковок, разорвал ее, снял коричневатую рифленую бумагу в которой их пекут, и возвратился к спору, поедая шоколадное пирожное с ванильной глазурью, но как бы не отдавая себе в этом отчета, будто еда была извращенной формой ярости и обе были функцией универсального безымянного аппетита. И парню, который держал пустой пакет, этого вполне хватило, загадка Сфинкса была решена, он вернулся к работе, остальные тоже отошли к своим столам, а Лулу Розенкранц возвратился на место у двери, сел на венский стул, оперев его о стену, вытряс из пачки сигарету «Олд голд» и прикурил ее.
А я по-прежнему был жив и оставался, во всяком случае на ближайшие мгновения, участником всего происходящего. Мистер Шульц даже не заметил меня, зато я почувствовал на себе взгляд умных, насмешливых глаз, которые все видели и все поняли, включая, я думаю, мою бесстыдную мечту; этот немигающий прямой взгляд принадлежал мужчине, сидящему за столом около окна у дальней стены и говорившему по телефону; он, казалось, вел тихую личную беседу, которой совсем не мешали крики и беснование мистера Шульца. Я каким-то озарением догадался, что передо мной великий Аббадабба Берман, финансовый мозг мистера Шульца; возможно, его спокойная улыбка передавала сосредоточенность человека, намного превосходящего разумом свое окружение. Не прерывая разговора, он слегка повернулся, поднял руку и нарисовал в воздухе цифру, мужчина, сидящий справа, немедленно встал и написал на доске цифру 6. И тут же люди за столами начали выбирать лотерейные билеты из своих пачек и выбрасывать их на пол — как на авиационном параде. Позднее он рассказал мне, что шесть было последней цифрой перед запятой в общей сумме всех ставок в первых трех заездах текущего дня, полученной машиной тотализатора в Тропическом парке Майами, штат Флорида. И это была первая цифра выигрышного числа в тот день. Вторая цифра этого числа получалась тем же способом из результатов следующих двух заездов. А последняя цифра чаще всего бралась по последним двум заездам. Я говорю «чаще всего», поскольку случалось, что выигрышное число угадывали многие, это бывало, например, когда его выуживали из астрологических книг, в которые любили заглядывать играющие, и тогда мистер Берман в последнюю минуту звонил своему помощнику на ипподром и делал ставку, тем самым изменяя общую сумму в машинах тотализатора и соответственно последнюю цифру выигрышного числа на не столь часто играемую, чем повышал общую прибыль мистера Шульца и делал честь всему жульническому предприятию. Этот трюк выдумал мистер Берман, именно такие фокусы и принесли ему прозвище Аббадабба.
20 
