Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
70 
Цзиньши наполнил три чарки. Травяной аромат защекотал ноздри. Цвет напитка понравился Эрстеду – желто-бурый, с прозеленью, как болотная тина. Осталось выяснить, какова ханжа на вкус.
– Выпить чарочку, согревшись у огонька, – разве не счастье!
Тост старца не уступал изречениям Кун-цзы. Да и ханжа оказалась прекрасна.
– Выпив чарочку, выпьем и парочку! – датчанин не ударил лицом в грязь, откупорив флягу. – Господа, привет из далекой Шотландии! За процветание науки!
Лю Шэнь принюхался.
– Какой оригинальный запах! Вкус... О-о-о! В Шо Лан Ди знают толк в выпивке. Не поделитесь рецептом?
Эрстед улыбнулся. Приятно найти человека, который по достоинству оценит «Laphroaig» – букет торфа, грубой кожи и дыма. Химик химика видит издалека!
– Этот нектар производят перегонкой ячменного солода, подсушив его на тлеющем торфе.
– Копчение на торфе? Надо будет попробовать...
На князя алкоголь действовал так же, как и опиум, – никак. Одна лишь водка, настоянная на перце и чесноке, приводила Волмонтовича в мечтательное состояние. А при надлежащей дозе выпитого – в прострацию, граничащую с летаргией. Однако закусками князь пренебрегать не стал. Он потянулся к зловещего вида грибу; рукав сюртука задрался...
Глазам Лю Шэня предстал тонкий браслет на запястье князя. Взгляд цзиньши прикипел к украшению, словно китаец узрел венец Яшмового императора.
– Прошу прощения за дерзость... Это ведь «серебро Тринадцатого дракона»? Сей браслет, полагаю, не одинок?
Эрстед перевел вопрос Волмонтовичу. Вместо ответа князь продемонстрировал хозяину второй браслет на левой руке.
– И на щиколотках?
Князь кивнул, поняв вопрос без перевода.
– Вы – великий мастер ци-гун, господин Эр Цэд, – «продвинутый муж» взялся за бутыль. – Теперь я понимаю, отчего вас рекомендовал почтенный наставник Вэй. Полагаю, наш разговор про А Лю Мен не исчерпан.
За окном завыли собаки.
Сцена третья
Далекий остров Утина
1
Гавань Наха кишела кораблями.
Ближе к скалам кучковались джонки из Фучжоу и Кантона, груженные посудой. Паруса – верней, рисовые циновки, заменявшие паруса, – были спущены. На балконах, украшавших высоко поднятую корму, дремали пьяные капитаны. Середина лета – тихое время. Дожди – пустяк, а до сезона тайфунов – считай, месяц.
Жара утомила морских волков.
Севернее, повернувшись задом к исконным врагам, сгрудились японские джонки. Похожи в профиль на рыбьи головы, встав дугой, трехмачтовики защищали мелочь – с драконьими мордами на бушпритах. Сбоку притулился голландский барк: взят на абордаж близ Филиппин, в проливе Баши, он быстро сменил название с «Vader Haasse» на «Когарасу-мару».
Пираты-вако, тигры морей, заходившие даже в Янцзы, на Утине чувствовали себя хозяевами. Но камнеметы стояли разряжены, и малые пушчонки вдоль бортов мирно зевали, уставясь в небеса. Остров свято блюл нейтралитет. Начни заварушку – возьмут к ногтю. Королевский дом Се – а главное, беспощадный клан Сацума, истинный владыка королевства – обид не забывает.
Океан с овчинку покажется.
На лучших стоянках расположились два фрегата: французский и Соединенных Штатов. Англичане вчера отчалили, разочарованные уклончивой позицией короля. Угрожая внешней агрессией – естественно, не своей, а «коварного противника»! – все наперебой стремились заключить с Рюкю выгодный договор.
Природа сделала архипелаг нищим. Рыба, кораллы да черный жемчуг, какого больше нет нигде, – вот, собственно, и все. Рудные месторождения, золото, пахотные земли и строительный лес достались другим. Единственное, что упало с неба в руки островитян, – выгодное место под солнцем.
Этого хватило, чтобы в Ямато прозвали Утину – островом сокровищ.
В порту кипела работа. Грузчики сновали туда-сюда, волоча тюки. Под навесами велись переговоры. Сделки заключались сотнями. Чиновники следили, чтобы ни одно зернышко, ни один веер не остались без учета. Оформлялись бумаги на отъезд: купцы с лицензией и молодежь, официально едущая на учебу в Китай, толпились возле проверяющих.
Посланникам двора выдавали документы отдельно.
Покинуть остров, не имея пропуска, рискнул бы лишь самоубийца. Ослушание строго каралось. Даже с рыбаков, унесенных бурей, по возвращении спрашивалось всерьез. Буря – бурей, а закон – законом. Если каждый начнет плавать, где вздумается, далеко ли до бунта?
Местные лодчонки-янбару болтались с краю, у камней, покрытых зеленью. Дрова, доставленные с островков Курама и Осима, успели выгрузить и увезти на телегах. Команды обедали. Чавканье матросов неслось аж до замка Сюри, резиденции королей.
70 
