Особенно,... 
73 
Значит, и в этом не обманул рогатый. Казацкое село в полторы сотни домов, знаменитый на всю Малороссию шинок, ветряные мельницы на околице…
И тут его пробило морозом. Клим наконец-то осознал, куда попал.
Первый шаг по деревянному настилу гулко отозвался в ушах. Ничего не случилось, и Клим занервничал. Пора бы! Второй шаг. Ничего.
Клим не выдержал, резко махнул рукой:
– Меняться хочу!
Странные слова эхом ушли за реку. И снова – ничего.
– Мостовой! – повысил он голос. – Или заспался?
Где-то совсем рядом послышался тяжелый вздох. Мостовой соткался прямо из черного воздуха – кряжистый, покрытый шипами, не отличимый от «импа» из игры DOOM.
– Чего тебе, козаче?
– Службу забыл? – Клим шагнул вперед, нахмурился. – Раз Мостовой ты, значит, давай меняться! А не то принесу ведро святой воды, окроплю тут каждую доску и тебя, морда нечистая, не помилую!..
– Пышный, вижу, ты, козаче. – Мостовой не без опаски поглядел на гостя. – Первый раз не я предлагаю, мне предлагают. Или ты из запорожцев?
Клим расправил плечи, представив, что за ним наблюдают его прежние коллеги. Это вам не японцам табуретки клееные продавать!
– Поменяешь мне вот чего…
– Нет! – стонал «имп». – Пощади, козаче! Жупан твой немецкий сменяю, каптан… Самый лучший дам, даже без дыры в спине. Сам зашью! Или чоботы…
Не умел Мостовой вести деловые переговоры. Ой не умел!
– А не поменяешь, вражья морда, по всей округе ославлю. Мостовой от обмена отказался! На все пекло срам. Мальцы голопузые приходить станут, на мост плевать. А дойдет до Люципера? Закрутит он тебе хвост узлом голландским…
– Твоя взяла, козаче. – Мостовой удрученно кивнул. – Видать, не просто запорожец ты – характерник!
Бедный «имп» не читал Олексу Воропая.
8
Шинок нашелся сразу. Ошибиться мудрено: все хаты в два оконца, эта же – во все шесть. И крыльцо повыше, и коновязь вдоль улицы тянется, а у коновязи гривастые красавцы скучают, хозяев ждут.
Окошки светились. Клим ступил на крыльцо.
Почему именно в шинок, он и сам не знал. Не иначе вспомнились фильмы про лихих ковбоев. Куда приезжий первым делом заглядывает? Не к шерифу ведь! И вечер уже, если есть где народ, так здесь.
Клим осторожно открыл дверь. Изнутри пахнуло теплом и крепким духом чеснока.
– А поворотись-ка, сынку! Экий ты смешной! Где жюстокор покупал, не в городе ли Париже на ярмарке, что у Нового моста?
Огромный козарлюга, сам себя шире, чубатый и седо-усый, шагнул навстречу.
Что такое «жюстокор», Клим не знал. Оставалось одно – поздороваться:
– Вечер добрый всем!
Надо было бы еще и шапку снять, но таковой не захватил.
– И тебе добрый, немчин залетный! – Козарлюга без всякого стеснения оглядел гостя с ног до головы.
Еще трое, такие же чубатые, но с черными усами, подтянулись сзади. Климу вновь вспомнились ковбойские фильмы. Сейчас бить станут.
– Или горилки выпить решил в шинке православном? – грозно нахмурился седоусый. – Так и быть, нальем. Только уговор – стерпишь удар мой, не прошибешь дверь затылком, тогда и за стол сядешь.
Клим сглотнул, вспомнил секцию ушу, попытался сгруппироваться…
– Ну, бей!
Взлетел к потолку кулачище с пивную кружку. Замер. И ударил хохот, да такой, что шибки в окошках затряслись.
– Годен, годен, хлопче! – Седоусый опустил руку, повернулся к землякам. – А налейте-ка немчину!
Вот как? Клим понимал, что пришелец в японской куртке едва ли сойдет за своего. Но ведь говорил Химерный Профессор: не по одежде судили.
– Бей! – повторил он, голос повышая. – Только во всю силу, не то обижусь.
Стих смех, переглянусь чубатые.
– Ой, хлопче! – покачал головой седоусый. – Два раза бью, второй – когда домовину заколачиваю. Ну, будь по-твоему!
Вновь взлетел кулак, рухнула на Клима соломенная крыша.
Устоял…
– Горилки хлопцу не наливайте. Нечего! – распоряжался козарлюга. – Усы отрастит, тогда уж. Меду лучшего несите – того, которым мы панотца Никодима в прошлый Великдень в изумление ввергли.
В голове еще шумело, но думать было можно. Рука полезла в карман – зачерпнуть горсть чертова серебра, сунуть шинкарю…
Нет, не годится, чтобы горстью! Иначе надо. Профессор рассказывал…
– Погодите! – Клим не без труда встал, ударил ладонью по столешнице. – Я… Наверное, и в самом деле на немца похож. Только здешний я, из наших краев. Давно дома не был, а теперь… Теперь, кажется, вернулся. Хочу, чтобы все со мной за это выпили, да не просто – от души!
73 
