– Эй! Товарищи! – Затасканное, давно потерявшее смысл слово обрастало значениями, как на ране нарастает новая, розовая кожа. – Мы вам спектакль привезли! Обалденный! Классный! Смешной! Эй! Чего ждете! Заходите! Поднимайтесь! На второй этаж! В фойе! Эй! Товарищи, вашу мать! Опоздаете!
Базарный зазывала, бирюч на площади, Репризыч в кураже был неподражаем. Виртуоз и не заметил, когда подбежал, оттолкнув стонущего горбуна, встал рядом, тоже вцепился в прутья. Крепость содрогалась в неумелой хватке, от гранитных ступеней до лепнины на фронтоне. Крепость выворачивалась из рук и все никак не могла освободиться. Крепость хотела освободиться.
Тряслась решетка.
– Эй! Поднимайтесь! – И самое главное, истрепанное едва ли не больше, чем сакраментальное «товарищи»: – Вход свободный! Вход! Свободный!
– Чего стоите?! Эй! Мы же к вам приехали!
– К вам, чтоб вас! Вход свободный! Для всех!..
Пьяный, счастливый, откинувшись на спинку автобусного сиденья, Виртуоз крутил в памяти это безумие. Поворачивал разными гранями: так складывают головоломку, больше наслаждаясь процессом, нежели результатом. Наверное, насморк сказался на дикции или самогон – на воспоминаниях, только последние слова с каждым новым поворотом – дороги? памяти?! головоломки?! – звучали чуть иначе:
– Вход свободным!
– Эй! Вход! Свободным!
Хрипела директриса, призывая на городских разгильдяев кары небесные и гнев руководства. Сжался в комок несчастный Валерьян, ожидая по меньшей мере конца света. А внизу, в пустом фойе, напряглась тишина. Выгнула спину в ожидании удара. И удар не заставил себя ждать. Хлопнула дверь, одна из шести. Сквозняк? Случайность?
«Вы слышите, грохочут сапоги…»
Они шли: робкие, смущенные, озирающиеся. Плохо понимая, что делают и зачем. Чувствуя себя чужими в великолепном Дворце и все равно двигаясь вперед. Спотыкаясь о вездесущие стулья, задевая шторы и обходя склочный фикус. Громко топая по лестнице. Они шли смотреть смешной, классный, обалденный спектакль. Если эти психи из-за решетки так разоряются, значит, надо идти смотреть. Иначе проживешь всю жизнь и ни черта не увидишь. А на картине, вслушиваясь, переставал аплодировать пан Матюшкевич. Замедлял движение ладоней. Пока не замер совсем.
Напротив барина, прервав долгий бенефис, осекся его бешеный трагик.
– Вход свободным!
Виртуоз засыпал, убаюканный мерным движением автобуса. Когда его растолкают возле метро, он еще будет улыбаться. Будет улыбаться и водитель: измученному воздержанием шоферу выдадут трехлитровую банку с собой, «сухим пайком». А потом Виртуоз спустится в метро, сядет в поезд, в последний вагон, и поедет домой.
И милиция не станет задерживать пьяного, но счастливого человека.
Пусть идет.
Пентакль выбора
III.
- Пентакль – пять пальцев, пять чувств, пять сомнений,
- Цвет солнца над крышей и нивы осенней,
- Пожатье руки – связь пяти поколений,
- Пять тусклых свечей по ночам,
- Рассветные блики, вечерние тени,
- Опять двадцать пять – и домашние стены
- Укроют от странных, нездешних смятений…
- Ты – завтра?
- Сегодня?
- Сейчас?!
- Черти на асфальте таинственный знак —
- Рубеж сопряжения яви и сна.
ПРОДАННАЯ ДУША
1
Душу продай, а? – проникновенно попросил черт.
Клим тоскливо поглядел на монитор. Цветная рогатая рожа, заполнившая весь экран, ласково улыбалась. Рука Клима потянулась к кнопке «Reset».
– Не поможет. – Теперь голос черта был полон сочувствия. – Все равно появлюсь. Даже если диск отформатируешь. А выбросишь компьютер, переселюсь в холодильник. Устраивает?
Клим представил себе подобную перспективу и затосковал. Черт же, почуяв слабину, устремился в атаку.
– В церковь можешь не ходить, предупреждаю сразу. Святая вода через монитор не действует, крест тоже. А священнику я просто покажу язык.
Язык был немедленно продемонстрирован самому Климу. Того передернуло.
– Ладно тебе! – Черт хмыкнул. – Ты же деловой человек, совладелец фирмы. Оцени ситуацию! Тебе повезло – купил не просто компьютер, а компьютер с выигрышным лотерейным билетом.
– С тобой, что ли?
Клим прикинул, откуда рогатый знает о его фирме. Наверняка все файлы прочел! А это уже совсем худо.
– Со мной, со мной! – обрадовался черт. – Ну так как насчет души-то?