78 
Убивая время, Клем пошел бродить вдоль канала, дошел до «Фландрских ворот», потом вкруговую медленно вернулся обратно. В магазине его уже поджидал белый конверт с фотографиями.
— Удачный снимок, — похвалил мужчина. — Хороший контраст.
Клем проверил отпечатки, расплатился и отправился в ближайшее кафе. Он заказал эспрессо, достал ручку и начал писать на обратной стороне фотографий. На каждом снимке по-английски и по-французски он вывел один вопрос:
ГДЕ СКРЫВАЕТСЯ ЧЕЛОВЕК, ОТВЕТСТВЕННЫЙ ЗА РЕЗНЮ В Н***?
Он хотел бы иметь сто, двести оттисков, но для начала сойдет и пятьдесят. Один он оставил внутри меню в кафе. Следующие десять — в магазинах и барах в центре города. Один заложил между страниц модного журнала, другой пристроил среди брошюр в офисе «Американ экспресс». Добравшись на метро в район Евросоюза, он принялся заходить в закусочные и рестораны, где собирались на обед аппаратчики. На углу каждой улицы виднелись в небе яркие кабины задранных вверх кранов, как город в городе возвышающихся посреди кирпичной пыли на выутюженных бульдозерами старых площадях. Клем засунул несколько открыток за «дворники» дорогих машин, и один из шоферов накричал на него. Последние снимки он принес обратно в Матонге, припрятал половину в заведениях на рю де Лонг-Ви, а остальные — в магазинах вдоль Шоссе д'Иксель.
Вернувшись в гостиницу, Клем какое-то время смотрел по телевизору спутниковые программы; в пять — принял душ, сменил рубашку и сверился с картой. К бассейну на рю де ла Перш он подошел без двадцати шесть. Лоренсии Карамеры не было видно. Он поднялся на галереи для зрителей, где над глубоким бортиком бассейна тянулись ряды кресел. Там уже сидело с десяток человек — видимо, родителей, наблюдающих за своими чадами. Минут через десять он увидел уверенно спускающегося в ярко-зеленую воду Эмиля, а еще через минуту его мать прошла сквозь расположенные в задней части галереи двери. Клем помахал ей рукой. Быстро, но всматриваясь в лица, она обвела глазами разбросанные по рядам фигуры, потом направилась к нему и опустилась в соседнее кресло.
— Он уже хорошо плавает, — похвалил Клем.
— Мы ходим сюда каждую неделю, — сказала она.
— А отец тоже иногда приходит?
— Ему это было бы далековато.
— Вы с ним не живете?
— Вы задаете слишком много вопросов.
— А вы — совсем не задаете.
— Вы женаты?
— Нет.
— Так я и думала.
— А что — заметно?
— Конечно.
— Почему?
Ему было ужасно любопытно, что она скажет, но ответа не последовало.
— Я не хотел добавить вам трудностей, — сказал он.
— И тем не менее вы это сделали.
— Вы близко знакомы с Рузинданой?
— Я его почти не знаю.
— Он вам не родня?
— Я уже сказала, что почти не знаю его.
— А как долго вы здесь живете?
— Пятнадцать лет.
— И вам здесь нравится?
— Да.
— Почему вы отказались вчера посмотреть фотографии?
— Мне это ни к чему.
— Может, к чему.
— Потому что вы их сделали? Вы хотите, чтобы мне было так же, как и вам? — Она покачала головой. — Я знаю таких, как вы. Встречала таких и раньше.
— Да?
— Вы едете в Африку, наталкиваетесь там на что-нибудь, что-нибудь гадкое. И верите тому, чему в глубине души верили всегда. Что негры — дикари. Приезжаете невеждой и уезжаете невеждой.
— Здесь дело не в расизме, — сказал Клем. — Черный, белый — здесь это не важно.
Она кисло усмехнулась.
— Здесь дело не в расизме, — повторил он и сам уловил в своем голосе нотку неуверенности.
Они смотрели на ее сына. Возгласы пловцов, больше напоминающие шум стаи птиц, чем крики человеческих птенцов, гулким эхом разносились под сводами бассейна.
— Он ходит в хорошую школу, — помолчав несколько минут, сказала она, — Никогда не хулиганит. Боготворит футболистов и велосипедистов, обожает пиццу. У его лучшего друга отец — турок, а мать — полячка; в школе ребятишки собирают деньги на водопроводы для индийских деревень. Понимаете вы это?
— Он живет в новом мире.
— Его никогда не учили ненавидеть, презирать людей.
— Разве людям требуется учиться, чтобы ненавидеть?
— Конечно.
— И кем он хочет стать в этом новом мире?
Она пожала плечами.
— Юристом. А может, профессиональным велосипедистом.
Клем кивнул.
— Здесь можно курить?
78 
