82 
— Добрый день, — ответил Клем.
— Они в школе учат, — объяснила Лоренсия, — вот ему и не терпится поупражняться.
— Давайте тогда говорить по-английски, — предложил Клем, — Я уверен, вы говорите хоть немного.
— Иначе бы я не смогла работать в офисе.
По-английски она звучала абсолютно по-другому, при звуке ее голоса Эмиль захлопал в ладоши от удовольствия.
— Мы — магазин! — закричал он.
— Пойдем в магазин, — поправила Лоренсия. — Да, надо купить продукты. Я высажу вас на улице у гостиницы.
— Я тоже могу пойти в магазин, — объявил Клем.
— В магазин?
— Я люблю, — сказал он, — люблю ходить в магазин.
Она засмеялась:
— Ого, мужчина, который любит ходить по магазинам!
— Можно?
— Как хотите, — сказала она, выруливая на дорогу.
Они отправились в местный гастроном. Сидящий в будке за дымчатым стеклом продавец объявлял специальные предложения. Эмиль толкал тележку. Клем проверял, как он знает названия продуктов, которые Лоренсия доставала с полки.
— А это что? — спрашивал он.
— Это — курица.
— А это?
— Это — яйцо!
Клем донес пакеты до машины. Они доехали до дома Лоренсии — солидного серого здания среди других серых каменных зданий.
— Приятный дом, — сказал Клем; они опять говорили по-французски.
— Это только снаружи, — сказала она.
— Далеко отсюда до моей гостиницы?
Она помотала головой:
— Идите по этой улице до проспекта, потом — направо и еще раз направо, на Туазон д'Ор, и минут через десять увидите вашу улицу.
— С сумками справитесь? — спросил он.
— У нас есть лифт.
— Хорошо.
— Ага.
— Если хотите, оставайтесь с нами ужинать, — пригласил Эмиль, — продуктов хватит на всех.
Клем поблагодарил его, но отказался.
— Мне нужно еще кое-что сделать, — сказал он, — может, в другой раз.
Мальчик пожал плечами. Они еще раз обменялись рукопожатием. Клем повернулся к Лоренсии.
— С проспекта, говорите, направо?
— Да.
— Ну, тогда я прощаюсь.
Он поблагодарил ее за помощь и двинулся прочь. Перейдя улицу, Клем обернулся и успел увидеть, как они заходят в подъезд дома. Он помедлил, ожидая, не выйдет ли она за чем-нибудь опять, но дверь медленно закрылась; они ушли.
На проспекте Луизы подходил к концу торговый день. Мимо зеркальных витрин модных магазинов, где одетые в итальянские платья и туфли на высоких каблуках продавщицы закрывали кассы и опускали металлические жалюзи, непрерывным потоком текли машины. Клем заглянул в бар у площади Луизы, заказал бутылку пива «Леффе» и присел с нею у пустого столика. В лиловом полумраке виднелось не больше десятка клиентов, все — мужчины средних лет, большинство, как и Клем, за отдельными столиками. Он закурил. Звучала унылая песня о неразделенной любви; слушать ее было невозможно, но и отключиться не удавалось. Может, опять напиться, подумалось ему, но идея тут же вызвала отвращение. Не допив полбутылки, он вышел на улицу и, перейдя дорогу, повернул на улицу Туазон д'Ор. Последний вечер в Брюсселе — неужели нет ничего полезного, что нужно бы сделать? Опять попытаться связаться с Сильверменом, позвонить Лоре? И отцу? Потом можно взять бумагу — в ящике тумбочки в гостинице было с десяток листов писчей бумаги — и попытаться набросать что-нибудь по пунктам. С десяток, ну с пяток идей. Он совсем выдохся! Скатился вместе с погодой в зимнюю спячку. Главное теперь — продолжать заниматься делами, поддерживать в себе интерес к жизни. Он удлинил шаг, осознанно подлаживаясь к поступи окружавших его со всех сторон деловых людей, но, добравшись наконец до кривого изгиба узкой улочки Капитана Креспеля, чувствовал себя таким же призраком, как и те, другие, для которых он так ничего и не сделал — разве что оставил там и сям несколько жутких открыток.
В гостинице шла вечеринка. В арках и дверных проемах висели гроздья воздушных шаров, в подвальной столовой во всю глотку горланили песни. Клем пошел в свой номер и свернулся на кровати. Он попытался уснуть, но свет раздражал глаза. Через несколько минут он услышал приближение хора — голоса поднимающихся по лестнице поющих мужчин и женщин гулким эхом отдавались между серых стен. Несомненно, мелодия была им хорошо знакома. Время от времени какой-нибудь благоразумный человек пытался утихомирить поющих, и они ненадолго сбивались на шепот, но стоило дойти до припева — и, не в силах дольше сдерживаться, хор прорывался с новой мощью. Клем подошел к двери. Глазка в ней не было, и, не открывая двери, он не мог увидеть разошедшихся гостей. Распевая во все горло, они протанцевали в нескольких сантиметрах от него на следующий этаж, потом еще выше. Возможно, игра заключалась в том, чтобы взобраться на крышу и продолжать петь с самого верха, услаждая руладами трубы, антенны и первые звезды. Было чуть позже полседьмого. Клем пошел в ванную, вымыл над раковиной голову, почистил зубы. Закапал из коричневого пузырька по три капли в каждый глаз. Часть жидкости потекла по щекам. Он вытер ее краем полотенца, потом поднял пузырек сбоку на уровень глаз и начал медленно водить им вверх-вниз, потом взад-вперед. Угол поля зрения здоровых глаз чуть превышает двести градусов: объекты, расположенные чуть дальше проходящей прямо перед глазами воображаемой плоскости, должны быть видны. Но видны ли они? В этом он не был уверен.
82 
