84 
— Зачем вы, оставьте, — сказала она, вернувшись из спальни Эмиля и застав его у мойки.
— Уже почти все, — вытирая руки и поворачиваясь, ответил он.
Она стояла в проеме кухонной двери, и он опять, как и приближаясь к ней впервые у входа в «Марсианский пейзаж», отметил, как она одинока и с какой гордостью это скрывает.
— Еще немного вина осталось, — сказал он, — Хватит по стаканчику.
— Вам нужно скоро уходить, — сказала она.
— Я знаю.
Он разлил остатки вина; вернувшись в гостиную, они уселись на диван. Телевизор Лоренсия не выключила.
— Он лучше засыпает со звуком, — объяснила она.
— Он сильно скучает по отцу?
Она пожала плечами:
— Эмиль редко о нем говорит. Думает, что это меня расстраивает.
— Разве это не так?
— Я не хочу жить прошлым.
— А будущим?
— Будущего я не боюсь.
— Вам совсем немного было, когда вы сюда приехали.
— Семнадцать.
— Семнадцать — это очень мало.
— Угу.
— Наверное, было ужасно трудно.
— Думаете, можете представить?
— Думаю, немного могу.
— Нет, — сказала она. — Не можете.
Он не согласился, хотя опасался, что она права. Ну как он мог это представить? Но потом подумал, что попытаться представить — это уже важно, и сказал ей об этом.
Она спросила о его работе. Он начал рассказывать, в основном о первых годах работы, о смешных случаях поры ученичества; потом — о том, как ему повезло и он оказался в четыре часа утра в отеле в Луббоке, штат Техас, в одной комнате с измученным предвыборной кампанией Рональдом Рейганом. После этого шесть-семь месяцев в году он начал проводить в командировках.
— В зонах военных действий?
Ездил, куда посылало начальство, сказал он. Много всего разного фотографировал. Ярмарку лошадей в Камарге. Беспорядки в Карачи. Карнавал Рио. Слепого писателя Хорхе Луи Борхеса. Сфотографировал пятнадцатилетнюю тамильскую террористку-самоубийцу после того, как не сработала прикрепленная на ее поясе бомба. Эта фотография, на которой девчушка стояла между двух солдат, каждый из которых едва ли был старше ее, попала на обложку «Тайма».
— Ее провал сослужил вам хорошую службу, — сказала Лоренсия, но яда в ее голосе не было.
Он согласился с ней.
— А вы вспоминаете потом этих людей? — спросила она.
— Иногда.
Об апреле он не рассказал, избегал даже близко затронуть эту тему. По телевизору началась спортивная программа. Они посмотрели начало забега, потом Лоренсия выключила экран.
— Уже уснул, — сказала она.
— Я, пожалуй, пойду, — сказал Клем.
Лоренсия кивнула.
Он наклонился и поцеловал ее в губы. Будто собираясь оттолкнуть, ее рука оказалась между ними, но отпора не последовало. Он погладил ее и пододвинулся ближе, потом начал расстегивать пуговицы на ее рубашке.
Когда он добрался до третьей пуговицы, она сказала:
— Нет.
Они поднялись, и она оправила рубашку.
— Ты за этим пришел?
— Что?
— За этим ты сюда пришел?
— Я за тобой пришел, — сказал он. — Если хочешь, я уйду.
Выключив лампу в гостиной, она оставила гореть свет в коридоре и маленький ночник на кухне.
— Ступай тише, — сказала она.
Ее комната была рядом со входной дверью, ванная — по другую сторону коридора. Сидя на краю кровати, Клем ждал, пока она выйдет из ванной. Стены в комнате были лиловые, потолок — белый. Его начало лихорадить. Поднявшись, он принялся кружить по комнате, обхватив себя руками за плечи, глядя на фотографии Эмиля, вазочку с шелковыми цветами на трюмо, разбросанные у постели журналы. Она вошла — босоногая, без следов косметики, в бело-голубом японском халате.
— Ты еще не разделся, — сказала она.
Быстро, скинув одежду на пол, он разделся. Остановившись напротив, она дотронулась рукой до его лица, груди, пальцы у нее были прохладные. Потом подошла к туалетному столику, зажгла восковую свечу медового цвета, выключила верхний свет и сбросила халат. Бок о бок они легли на кровать.
— Только тихо, — сказала она, — Шуметь нельзя.
Взяв его руку, она сжала ее между бедер. Он склонился над ней, целуя лицо, грудь, чувствуя пальцами ее влагу. Она попросила его взять в рот сосок груди и, когда он, крепко охватив губами, начал сосать, издала приглушенный стон наслаждения. Они двигались в общем ритме; она оказалась сильным партнером. Когда Клем попытался оказаться наверху, она опрокинула его на спину и оседлала, охватив ногами, — покачивающиеся в промежутке между телами соски скользили по его коже. В желтом, медовом свете, охваченные желанием, они всматривались друг в друга, словно надеясь увидеть во взгляде партнера отражение внутренней жизни, следы, оставленные вырвавшейся на поверхность душой, как остается рябь на поверхности воды от ударов хвоста белобрюхого карпа. Когда их движения стали чересчур энергичными, чересчур шумными, она замедлила ритм, прижавшись к нему с жаркой улыбкой. Языком он слизывал с ее шеи пот. Бедра ее лоснились. Она крепко прижалась к нему, потом прогнулась назад, потом прижалась опять и, просунув между ними руку, длинными пальцами, отвернув в сторону лицо и издавая горловые звуки, словно рыдания о минувшем, начала торопить наступление экстаза.
84 
