Особенно,... 
.
Очередная сказка о Золушке 
51 
Закон есть закон.
– Бритый. Доводилось слышать?
– Один хрен… Так и будем звать. Я – Карп… ну, или там Карпуха, ежели засвербит. Вон тот ирод – Силантий. А Петюнечку у нас еще Лупатым дразнят.
– Запамятовал, Карп-рыба? за «Лупатого» нос сверну, – равнодушно сообщил Петр.
– А за "Петюнечку"?
– Успеется. Пока тверезый – зови. А как захмелею… сам знаешь.
– Да уж научены! – коротко хохотнул Карпуха и обернулся к тебе. – Ты, Бритый, смекай: прихватил, значит, Петька богомолочку одну, из староверов, на окольной дорожке. Девка ядреная, не шибко-то и противилась, опосля скитских корок; все «Петюнечкой» миляша звала. Так он поначалу зенки пучил, а как сивухи лишку хватил – удавил богомолочку. Мы и охнуть не успели! Даже попользоваться, и то – зась…
Карпуха сокрушенно вздохнул.
– А што, Силантий, давно мы по бабскому делу скучаем?
– Дык это…
Силантий пожал плечищами: где ж взять, коли нету?! Голос у здоровяка на сей раз получился сиплый, нутряной, вместо того дурного писка, который ты слышал раньше. Странный человек был Силантий, и голос у него был странный: разный. Впрочем, это не помешало громиле извлечь откуда-то из угла, одну за другой, три запечатанные полбутылки.
Подумал – и достал четвертую.
– Вдругорядь, Карпуха, разговеемся, – пробасил. – Айда хряпать, нутро зовет.
Стол разбойной «артели» заметно уступал поповскому, но и здесь было чем поживиться. Ценил купец своих работничков… разбойничков.
– Ну, за нового товарища!
Ты кивнул, благодаря, в два глотка выхлебал водку из своей кружки; уцепил шмат копченого сальца. Жизнь? выходит, что жизнь. Не хуже, чем во вшивом Кус-Кренделе! Одна беда: жизнь – до первого серьезного дела, на котором гнуть тебе угол, Валет Пиковый.
Аминь.
– Ну, рассказывай, Бритый. Чем раньше промышлял, за што на каторгу угодил…
– Отчего ж не рассказать? можно. Разве что по второй опрокинем: за фарт наш общий, за девку-удачу, чтоб нос не воротила – и расскажу.
– За удачу – это правильно. Разлей, Силантий…
Язык развязался сам собой. Слова посыпались из тебя – сначала гурьбой, то и дело спотыкаясь, норовя стать наперекосяк (Друц! ты ли мастер рОманы тискать?!) – но потом ты и сам увлекся. Было уже не важно, что «артельщики» не разумеют мажьей квэньи, которой ты обильно пересыпал повествование, и что им не все можно рассказывать, отчего история выходит рваной, лоскутной…
Плевать.
Еще по одной?
И снова: уносит тебя в ночь угнанный конь, сбитая со следа пустячным финтом, проходит стороной остервенелая погоня…
И опять: "Беги! – кричит, умирая под мужицкими кольями, франт Данька-Алый. – Беги, Валет!.. ай, мама…"; он кричит, нет, он уже хрипит, а ты не успеваешь, ты никак не успеваешь, потому что Данька кончается, потому что Закон строг…
И вновь: а даже успеешь – что сам-друг сумеешь против двух дюжин озверелых мужиков, сытых, рукастых?! костьми ляжешь за компанию? славное дело, умное…
И наконец: чуть не лег-таки, костьми – через неделю, когда последнюю мзду, остаточек заветный, истратил на того купца, что мужикам за смерть Данькину звонкой медью платил. "Мокрый гранд" ты купчине чисто заделал, хоть по-первой фарт размочил; и следы замел так, что легавые ни арапа после доказать не смогли, сколько землю носом ни рыли. А вот уйти подальше, на дно лечь… Кончилась твоя сила, Бритый: ни глаза отвести, ни следы запутать, ни мороком шибануть. Знал: все одно убьют – и убили бы, не подоспей вовремя облавные жандармы.
В первый раз ты «Варварам» обрадовался.
В первый и последний.
На киче, да на этапе, да на лесоповале потом не до радости было. Но выжить – выжил. В остроге уж знали, что ты – "в законе", что – Валет, да еще по третьей ходке, так что о прописке и речь не зашла. Это когда с почином шел, когда молодой был, горячий, дурь в башке играла…
Ай, баро, марна звоны! да утрадэна, ох, мирэ пшалэс[12]!.. марна звоны, ветер в поле!..
Отмотал срок на полную, вышел на поселение – а тут судьба поленом по затылку и приложила…
– Это тебя, черноголовый, не судьба, – оскалился Карпуха, разливая по кружкам содержимое очередной бутылки. – Это тебя Филат приложил, по купцовой указке! Вот так вас, мажье семя, и берут за хвост – втихаря поленом, когда не чаете! Безо всякого, по-простому… Ладно, и на старуху проруха бывает. Выпьем. С нами – не пропадешь!
– А он и сам не пропадет, вижу, – буркнул Петр.
– Слышь, Бритый, ты б… поворожи, а? – с плотно набитым ртом промычал Силантий, когда все опустошили кружки и принялись жевать. – Страсть глянуть охота…
51 
