55 
Сыграем в четыре руки?!
– Кто видел? – деловито спросила ты. – Кроме купцова Мишки, кто-нибудь видел?
Марфа-солдатка вскинула подбородок, демонстрируя нежелание отвечать "всякой каторжанке", но бабу опередил неугомонный Тимоха.
– Слушай ты их! – доверительно сказал он тебе, с опаской подходя ближе. – Шавит Марфа, как бог свят, шавит!.. никуда твой ром не делся.
– А я говорю: убег! – Марфа решила стоять до последнего.
И тут Тимошка-лосятник сказал те слова, за которые тебе вдруг захотелось кинуться к нему на шею и расцеловать в обе щеки, сплошь заросшие пегой бороденкой.
– Дура ты, Марфа! – сказал он. – Ить прийдем на гулянку, сама глянешь: кто убег, а кто на лавке сидит! Ладно, хватит бары растабаривать… смеркается. Пора идтить.
Ты смотрела им вслед, чувствуя, как внутри, удивительным ребенком, зреет решение.
Улыбалась.
Так улыбалась, что Федюньша глянул было тебе в лицо, да и отшатнулся, закрывая рот ладонью.
– Эй, красавец-мужчина!
Лосятник обернулся.
– На гулянку, говоришь? А кто только что пел: "Айда с нами! Пить будем, гулять будем!"? Брехал, выходит?
– Я? брехал?!
Он просто не в силах был поверить своему счастью. Хлопал редкими ресницами, гонял желваки на скулах. Точь-в-точь бездомная псина, когда ее вдруг поманят от двери куском калача.
Тебе было его жалко, Княгиня?
Нет.
Тебе никого не было жалко; даже себя.
– Дык что это? как это? идешь, значит?!
– Иду. Эй, бабоньки, примайте товарку!
Догоняя их, ты заметила: лица Марфы с дочкой изменились. Оплыли, налились добродушием. Понимающе брызнули светом. Словно они давно ждали от тебя такого поступка; ждали, устали, а вот дождались-таки!
А Федюньша не стал тебя останавливать.
– Н-но! – послышалось за спиной. – Н-но, постылая!..
Уже на опушке ты обернулась.
Маленькая телега стояла на взгорке, и молодой Сохач спорил о чем-то с невесть откуда взявшейся девчонкой – рябая егоза юлой вертелась на месте, и рядом возвышалась башня могучего собеседника.
Жалко, что ты не умеешь рисовать, Княгиня.
Просто помаши им рукой: Федору, вертлявой Акульке, выбежавшей вам навстречу – помаши и иди себе дальше.
Хорошо?
* * *
Шли мало.
Не на самом деле, потому что к месту вышли уж затемно, при свете бледного, чахоточного месяца, в пятнах болезненного румянца – просто тебе показалось, что и не шли-то вовсе.
Летели.
Откуда силы? откуда веселье? откуда эта странная торопливость?.. даже думать не хотелось. Что-то близилось к концу. Удача? беда? жизнь? Пустяки. Ты шутила, заигрывала с растерянным от нежданного счастья Тимохой, раскрутила обеих баб на водопад частушечной похабени, умело поддержав вторым голосом; сама спела два-три романса, из тех, что «пожесточе», для белошвеек – и все остались довольны.
Спросила про волков.
"Не волчьи места," – равнодушно отозвался охотник, закидывая ружьишко подальше за спину.
Ладно. Только отчего ж тогда спина чешется? Не от клопов гостиничных – от ощущения чужого взгляда. Откуда желание оглянуться, и не просто так, а резко, или исподтишка, или еще как? – но увидеть, подглядеть? Бред, чушь! – Тимоха дурак, но лосятник бывалый, учуял бы, будь что неладно…
Он и учуял.
Уже на подходах, когда за кучугуром валежника, по левую руку от гряды мачтового сосняка, замаячила избенка-растопырка – Тимоха, приобнявший тебя-послушную за плечи, вдруг извернулся. Оборвал пустую болтовню на полуслове, гадюкой нырнул в кусты. Ты не остановилась. И правильно: вон, Марфа с дочкой идут, как будто так и положено… они идут, и ты с ними.
А надо, чтоб иначе поверили: они – с тобой.
Раз надо, значит, поверят.
– Ай! пусти, дяденька!.. пусти, шиш окаянны-ы-ый!
Визг, способный поднять мертвеца из могилы, был знакомый. И девка, которую минуту спустя лосятник выволок из кустов за ухо, тоже была знакомой.
Акулька Луковка, рябая юла.
– Ты что? ты на кой?! – без смысла орал Тимоха, пуще выкручивая нежное девичье ухо. – Ах ты, падина! Следила?!
– Я с вами-и-и!
– На кой, грю?!
– На твой! Девки с парнями на посиделках – меня гоню-ю-ют! Сами цалуются! зажимаются! в шепотки играют! а меня – в тычки-и-и! Малая, мол, рябая, на лице черти горох молотили! Я с вами!
– Да лета-то твои каковы, пустеха?!
– Шестнадцатый! Скоро уже!..
Лосятник замолчал. Отпустил ухо, зато подцепил костлявыми пальцами ворот драного кожушка.
Пригляделся.
55 
