Да и ее тоже хотели забрать: охренительно добрые люди предложили пожить у них; может, прими она помощь, все обернулось бы совсем иначе, но ее былая готовность брать от людей все потребное тоже была изгнана, и Бобби отказалась.
Все это от одиночества: ни подруг, ни мужчин, ни детей; и возвращалась она после тяжелого рабочего дня в пустую темную квартиру, к своим снам: вот из-за чего в ту необычно жаркую сентябрьскую ночь два месяца назад она не свернула со старого «6А». Просто чтобы посмотреть, на какой стоянке автомобилей побольше; взглянуть, нет ли где «жар-птицы» Ларса с нарисованными на капоте широкими крыльями. Пес возвращается на блевотину свою. {349} «Приют игры». «Семь морей». «Посольская гостиная». Со встречной полосы, перерезав ей путь, туда повернула, сверкнув на миг, белая «буря» с откидным верхом; в зеркале заднего обзора Бобби видела, как машина втискивает свое сияние между тусклыми черно-серыми седанами.
Не твоя вина, думала она, разворачиваясь на ближайшем перекрестке, не твоя вина, что ты этому не можешь противостоять. На стоянке она сняла очки, бросила их в сумочку; надела туфли на каблуках. Проходя мимо белого автомобиля, провела рукой по его гладкому боку. Только что помыт.
Едва она вошла, козырьки сидевших у барной стойки повернулись в ее сторону. Большинство посетителей оказалось ей знакомо — не по именам, а по типам, как знают породы кур или собак; каждый носил густые растрепанные усы — так сошлось в тот вечер, но она бы не ошиблась, даже будь они все выбритыми. У каждого имеется пикап с собакой на заднем сиденье, каждый разведен, и у каждого в шлевки джинсов продет ремень с большой медной или серебряной бляхой — последыш рыцарских доспехов, защищающий мягкое подбрюшье. Ей знаком был звук, с которым эти пряжки падают на пол. Она заказала чекушку и пиво, и вылила одно в другое.
Определить владельца «бури» оказалось нетрудно. Он не носил ремень; талию его брюк стягивала специальная ставка. Блестящие ботинки и спортивная ветровка. Они искоса переглядывались, бросая взгляды в зеркало за барной стойкой; Бобби при этом вполуха слушала какого-то парня, божившегося, что он давно ее знает. «Никто меня давно не знает». Потом она забрала свой стакан и подошла к стойке, как раз когда тот парень достал бумажник.
— Уже уходишь? — спросила она.
— Ну, теперь, когда ты спросила…
— Тебе тут скучновато.
— Музыкантов нет, — сказал он и пожал плечами. Его песочные волосы поднимались вверх мягкой волной, на которой отчетливо виднелись следы расчески.
— Я люблю музыку, — сказала она. — Можно автомат включить. — Она выпила. Ее мужчина из Ридинга называл такие напитки «кипятильниками»; этот уже добрался до губ и кончиков пальцев, а может, на нее что другое подействовало. — Или вот. В «Дель-Рэе» есть музыканты. Каждый вечер.
— Это где?
Она показала большим пальцем на юг. Он кивнул раздумчиво, словно взвешивая в уме рискованное деловое предприятие и оглядывая ее сквозь очки в черной оправе. Салон машины был обит изнутри красной кожей; Бобби заранее знала, что так и окажется. Дверь закрылась с легким, но увесистым щелчком, странно знакомым, словно она его уже когда-то слышала. Попросить, чтоб убрал верх? Нет, не стоит. Человек за рулем повернул ключ, и она спиной ощутила, как завелся мотор. Водитель нажал акселератор дважды, наверное, без необходимости, — просто послушать работу мотора или чтобы она услышала: потом задним ходом выехал со стоянки, держа руль веснушчатой рукой.
— Тебе слышно меня отсюда? — спросил он.
Она подвинулась к нему поближе, включила радио, вдавила прикуриватель. Появился маленький венчик света. Она чувствовала тепло, уют и опасность. Открыла бардачок.
— Осторожно, — сказал он.
К дверце изнутри был прикреплен пистолет, рукоятью к ней. Точнее, к нему, как раз под руку, чтобы мгновенно выхватить. Но она успела раньше.
— А это зачем?
— Да мало ли.
Она взвесила пистолет в руках:
— Большой.
Он оскалился:
— Девять миллиметров. Остановит кого угодно.
Она провела рукой по насечке рукоятки, обхватила пальцами ствол. Она видела, что ему хочется, ужасно хочется забрать у нее пушку — и все-таки в кайф смотреть, как она держит пистолет. Улыбаясь, она отодвинулась от него.
— А это зачем?
— Предохранитель. Не трогай.
Она передвинула рычажок. Любят мужчины такие штуковины, тяжелые, в смазке, по руке, чтобы держать удобно и приятно и чтобы детальки, легко скользя, вставали на место со щелчком. Холодная веселая ярость переполнила ее, добралась до сердца и подступила к горлу.