Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
149 
— Ты че, — сказал он. — Мать твою, он же заряжен.
Она навела на него пистолет, прижавшись спиной к дверце.
— А мне нравится, — сказала она. — Я так хочу.
Его глаза метались от дороги к пистолету, туда и обратно.
— Вот сука, — сказал он. — Дай его сюда.
— Тормози, — сказала она. — Я щас тебя убью.
— Да заткнись ты.
— Тормози, нах.
Чтобы пистолет не прыгал, ей пришлось держать его двумя руками. Водитель больше не разговаривал. Протянул руку, убрал, опять протянул. Она молчала. Он стиснул от злости зубы. Свернул на обочину. В ушах у нее шумело: кровь и мотор.
— Вылазь, — сказала она.
— Что за чертовщина.
Он все еще держал руки на белом рулевом колесе.
— Это чертовщина говорит во мне, — ответила она. — Я тебя убью и угоню машину.
— Слушай, — сказал он.
— Вылазь! — Она чувствовала его запах. — Вон!
— Ну пожалуйста.
Из горла ее вырвался крик; безумный вопль, какой издают кошки или осатаневшие дети, излился через оскаленные зубы. Она ткнула мужчину блестящим пистолетом. Водитель открыл дверь, включилось верхнее освещение: она увидела, как блестит от пота его лицо; что же он-то увидел. Он оказался снаружи, она — на его месте. Она хлопнула дверью, и тут он снова сказал: «Ну пожалуйста». Промолчал бы он, не услышь она эти слова из темноты. Она не думала, что выстрелит, ей все время казалось, что стрелять она не будет.
Спустя два месяца запястье все еще побаливало. Тогда она решила, что оно треснуло от выстрела. Ночь тоже раскололась. То был не звук даже, но взрыв, что потряс всю видимую вселенную и ею же был порожден. Взрыв, нога на педали газа, Бобби бросило вперед, погнало дальше, дальше. И теперь она мчалась по той же дороге, летела, словно с крутой горы.
В том доме в Бондье было полно всяких штуковин, среди прочих и настольная игра, в которую дети играли с ней; фишки то натыкались на лесенки и карабкались по ним вверх, то слетали вниз по извилистым желобкам. Она подумала: я убила человека. Она не встречала сообщений об этом в газетах, не видела по телевизору (в углу ее гостиной угрюмым инвалидом стоял сломанный ящик), да особо и не искала и уж конечно никого не расспрашивала. Но теперь она была уверена. Она убила человека.
Однако тем вечером, когда поднимался странный ветер, она думала совсем другое, мчась на юго-запад на краденой «буре». Тогда она думала: «Он заставил меня убить человека. Забрал мою жизнь, обменял на смерть и мертвецов, а теперь заставил убить человека». В ту ночь, как и в эту, не понимая толком, куда едет, она направлялась в Кентукки, в сторону округа Бреши и кровати, где он лежал. Пистолет — рядом на сиденье; она решила было, что возьмет его с собой на Кабаний Хребет, на встречу с дедом, — но потом опамятовалась, словно вынырнула из темной воды. Нет. Нет. Чуть погодя она затормозила у живописного обрыва, изо всех сил швырнула пистолет вниз, в желтеющую рощу, и стала ждать удара. Но ничего не услышала. Только по листве пробежала сильная волна, словно камень упал в пруд.
Как-то раз ночью, задолго до того, как Бобби убежала с Кабаньего Хребта, она проснулась поздно ночью в той самой постели и повернулась к лежавшему рядом Флойду: ярко сияла луна, а может, он, по обыкновению, не выключил свет. Старик спал, но как-то странно: глаза чуть приоткрыты, поблескивает щелочка, дыхания не заметно, хотя рот открыт, кисти рук чуть приподняты, а пальцы согнуты, как лапы у дохлой собаки.
Дедушка, позвала она. Потрясла его тяжелое тело, но он не проснулся; приложила ухо к грубой ткани его ночной рубашки и услышала до ужаса медленное биение. «Дедушка», — сказала она ему на ухо, боясь крикнуть, — но чего она страшилась? кто мог услышать ее крик? Подождав немного, она слезла с кровати и вышла в ночь, светлую, как день, — там, куда падал свет луны, и густо-черную — там, куда он не достигал; верно, то была летняя ночь, потому что она шла босиком, и на дороге отпечатывались длинные призрачные ступни. Она добралась до бездетной семейной пары — ближайших соседей, которые иногда ласково заговаривали с ней, но она дичилась, как робкий звереныш. В прихожей горел свет; когда она подошла ближе, оказалось, что это телевизор, — его забыли выключить, и он показывал вместо передачи какой-то странный неподвижный знак, а может, крест, и напоминал открытый глаз. Сосед спал в кресле перед телевизором. От ее стука он проснулся. Мой дедушка заснул и не просыпается.
149 
