— Я действительно не… — Он запнулся. — То есть правда не…
Но больше ничего не смог сказать, потому что даже ее разъезжающиеся в полузабытьи глаза говорили, что она совсем не верит, никогда не верила и не поверит ничему, что он скажет на этот счет. И он сам приучил ее к этому.
— Стоп, слушай-ка. — Она чуть приподнялась на локте. — Ик. Когда ты мне звонил в тот раз. Ты говорил, что собираешься сказать что-то очень важное. Ик. А потом не стал говорить.
— А… э… — сказал Пирс и сел на краешек кровати.
Почему это каждый день, каждый час, промчавшись, тут же уносится в глубокую древность, и не вспомнить его, разве только гипотезы строить? А потом осознаёшь его последствия и приходится расхлебывать.
— Да, в общем, бред. Сумасшедшая идея. — (Она, все так же улыбаясь, ждала.) — Ну. Я думал. Я думал, что это выход или там проход… способ преодолеть наши трудности.
— Какие трудности?
— Я хотел попросить тебя, — он бросился вниз очертя голову, — выйти за меня замуж.
Но она отключилась на миг — задремала или задумалась — и вернулась, пропустив его слова мимо ушей.
— Что ты сказал?
— Я хотел попросить тебя, — повторил Пирс, и его стал разбирать дикий смех; грустно все до идиотизма, просто фигня какая-то, — выйти за меня замуж.
— А.
— Детей завести, — сказал Пирс. — Может быть.
— Ой, господи. Бог ты мой, это так, ик, мило. — Ее глаза заблестели даже сквозь алкогольный туман. — Пирс.
— Я думал: если ты согласишься, если захочешь, тогда я…
— Ой, — сказала она. — Но ты же знаешь, честное слово. Я не могу выйти за человека, который не разделяет моей веры.
Тут он и впрямь рассмеялся тихонько, над собой и над нею. Но больше все-таки над ней: над ее рассеянно-пьяной, но вполне серьезной уверенностью, жившей в ней словно с незапамятных времен, а на самом деле обретенной лишь месяц назад; знать бы, каково это — говорить на новом языке с такой убежденностью.
— Конечно, — сказал он. — Конечно, я понимаю.
— Ик, — сказала она.
— Мне это просто взбрело в голову. Вожжа под хвост попала. Понимаешь.
— Ик, — повторила она и в смятении попыталась встать. — Ой, ик, нет. Опять у меня, ик, началась икота. Терпеть не могу. Теперь несколько часов буду икать. Ик. У меня вечно так.
— Попей воды, сложи руки за спиной. Задержи дыхание, подыши в пакет.
— Пробовала как-то и, ик, вырубилась.
— Я тогда подумал, — Пирс вернулся к прежнему, — что если бы ты могла согласиться, то я мог бы смириться, ну… С чем угодно. Не знаю, почему так подумал. А почему бы тебе не помолиться?
Она посмотрела на него и, перевернувшись, положила голову ему на колени. Он ощутил легкий толчок очередного спазма.
— Что, — спросил Пирс, — с икотой не работает?
— Конечно работает, — засмеялась она. — Конечно.
— «Если возможно, да минует меня икота сия, — провозгласил он. — Впрочем, не как я хочу, но как Ты».
— Пирс.
— Ну.
Она закрыла глаза.
— Дух Святый, пребудь со мной и во мне. Пожалуйста, пусть икота прекратится. Прошу во имя Иисусово. Аминь.
Голова ее была такая тяжелая. Такая маленькая в обхвате, такая огромная изнутри, в общем-то, бесконечная. Она сделала вдох и выдох. Икота прекратилась; больше Роз не икала. Через несколько секунд она уснула.
— Я вспомнила, что лежала там раньше, — рассказывала Роузи Расмуссен Споффорду в эту минуту. У ее кровати — прежней кровати, не бывшей постели Бонн, — кучей лежала старикова одежда, словно он сам бросил ее там. — Когда мне было лет тринадцать. Меня туда положили с кашлем, который никак не прекращался. А девочка на соседней койке умерла. Я была там в ту ночь.
Длинное обнаженное тело Споффорда, схожего с темным богом, было простерто, голову он подпирал кулаком, вторая рука покоилась на согнутом колене: речное божество работы Бернини или Тьеполо {545} , — эта мысль промелькнула в той части сознания Роузи, которая не была занята рассказом и чувствами. Роузи утерла слезы краешком простыни. Раньше ей казалось, что она сможет рассказать ему обо всем, чему научилась в больнице, — не в детстве, а недавно: о болезнях, о жизни, о терпении и случайности; о случае и чем он отличается от судьбы; случай — это совсем не судьба, даже если ты по ошибке решишь, будто ужасные происшествия, болезни и чудесные выздоровления — не просто случайности, будто они только дожидались своего часа; но это не так. Вот во что она верила, но теперь была слишком напуганной, пьяной и выжатой, чтобы выразить все убедительно, и невысказанное ушло в никуда, но оно никуда не денется, оно вернется, теперь оно стало частью ее самой.