Время шло. Пирс то оказывался в машине и глядел из окон на незнакомые места, то переносился в другие времена и другие земли, не зная того, что руки чуть поворачивают руль, как того требует дорога, а нога чуть прижимает педаль. Теперь по обеим сторонам шоссе простиралась сугубо сельская местность, бурые поля уходили к дальним сосновым лесам. Автомобилей становилось все больше, грузовики и легковушки обтекали его с двух сторон, как стоячего, — словно бурный поток скалу. Однако, судя по спидометру, он ехал почти с предельной скоростью. Сначала он посматривал на индикаторы часто, словно готовясь сделать что-то важное в соответствии с их показаниями, но на деле просто от неуверенности. Во время одного из таких осмотров он заметил рычажок, которого не видел раньше и не знал, зачем он нужен: толстый такой рычажок в левом нижнем углу приборной доски. А это к чему, подумал он и во время очередного турне по приборной доске, не успев предостеречь себя, взял и потянул за него. Несколько событий произошло одновременно. Во-первых, Пирс пожалел, что потянул рычажок, ведь он мог не только предположить, но точно предсказать, что ничего хорошего из этого не выйдет. Во-вторых, налетел порыв ветра, раздался ужасный шум, что-то большое и темное налетело из ниоткуда и ударило по ветровому стеклу, закрыв обзор и расколов стекло от края до края.
Пирс, не понимая, что случилось, уставился в темноту, со всех сил нажал на тормоз — по счастью, сразу за ним никто не ехал — и свернул на обочину; остановившись, он понял, что наделал: открыл капот, который был подхвачен встречным потоком воздуха, как парус, и ударил в ветровое стекло. Пирс долго сидел неподвижно, сердце бухало, как пушка, а руки продолжали сжимать руль. Лобовое стекло, в общем-то, выдержало, только колени и переднее сиденье были устланы мелкими стеклянными крошками. Он подумал о Роз: как глупо она себя чувствовала, когда опрокинулась на «терьере», как испугалась себя самой.
Он вышел из машины. Ветер, налетавший со скоростью пятьдесят пять миль в час, отогнул капот назад с такой силой, что шарниры сломались: капот лежал теперь на лобовом стекле, выломанный под смертельным утлом. Пирс взялся за него и попытался опустить, но тот, проделав только половину пути обратно, дальше не шел.
Ну и что теперь.
«Тебе надо быть поосторожнее», — заметила она, сообщив по телефону, что ее стекло разбилось, когда она ехала по этой дороге, должно быть как раз тут. Сокрушительный Коридор. Чертов Молот.
Он повернулся к широкой дороге (когда стоишь возле нее, она куда шире, чем кажется, когда по ней едешь) и размыслил, откуда же теперь ждать помощи. Грузовики приближались и с грохотом пролетали мимо, воздушная волна билась о него и об автомобиль, — и удалялись с визгом, который тут же превращался в ворчание: доплеровский эффект. Пирс подумал, что кто-нибудь, наверное, скоро остановится — грузовик, легковая машина или фермер на пикапе; подойдет, спросит, что случилось. Или полицейский по радиовызову грузовика: Пирс слыхал, что на них на всех есть рации.
Придется ему все объяснять, глядя в их озадаченные лица — сочувственные или равнодушные, удивленные или осуждающие; может, кто-то, какой-нибудь пузатый мужик, скажет, что делать, принесет инструменты. А может, его подвезут или вызовут аварийку. Он не мог представить, что произойдет дальше; должно быть, это было очевидно всем, кто проезжал мимо, но только не ему.
На юге и западе белые облака разошлись, открыв закатное солнце, которое светило будто сквозь тюремную решетку. Нет, он не станет ждать, не будет звать на помощь: слишком уж это стыдно. Довольно я вынес, как говаривал Малютка Енос. Пирс посмотрел вверх, поворачивая, поворачивая мир.
От обочины, где он остановился, склон шел вверх; по гребню вала росли высокие деревья, он скользнул взглядом по их тонким стволам к темным вершинам, на которых еще держались бурые листья. Едва он начал подъем, шум машин исчез. Наверху в зарослях шиповника и папоротника обнаружился высокий сетчатый забор, возможно, отмечавший границу собственности штата; под ним вырыли лазы собаки или мальчишки, но Пирс не мог там пробраться. Не сдаваясь, он пошел вдоль ограды, и она почему-то вдруг кончилась, он обогнул ее и прошел за скрывавшие вид деревья.
Ровные, напоенные солнцем пастбища, невысокие пригорки в долинах, меж которыми бежали ручьи, заросшие по берегу ивняком. Овечий край, подумал он, и тут же хлынул поток овец, скрывая дальний бурый холм; овцы спешили куда-то, подгоняемые хлопотливыми собаками. Пирс немного постоял, вдыхая свежий ветер, а затем стал спускаться. Вскоре он оказался посреди отары, которую гнали старик и мальчик. Они поздоровались с Пирсом: мальчик улыбнулся простодушно, даже глуповато, а старик просто широко — в зубах он держал обгрызенную трубку, щеки у него были медно-красные, а волосы белые и косматые, словно овечья шерсть.