— Ужасно, — сказал Пирс. — Да еще и длинная. Почти тысяча строк.
— Тогда в чем же ценность?
— Так ведь есть люди, которые все это коллекционируют. Все старое и грязное, в смысле, порнографическое.
— А кто ее написал?
— Не знаю. Ни имени, ни даты. По тому, что мы, исследователи, называем внутренними свидетельствами, например, обыгрыванию нескольких строк из Мильтона и по орфографии, я предполагаю, что это восемнадцатый век. {120}
— Написано скорее «за», — сказала она, — чем «против».
— Очень даже «за».
— А я думала, тогда от этого боялись ослепнуть.
— Нет, это пришло позже. Псевдонаука девятнадцатого века. А раньше особо не осуждали и даже не обсуждали. Вот почему это раритет.
Роузи прочла:
- Бездомен ты иль некрасив?
- Без Наглости? Без Перспектив?
- Мал ростом, тучен, кривоног;
- Грешил — иль согрешить не смог,
- С тобой одна обручена,
- Без выкупа твоя она
— То есть экономишь время и силы, я так понимаю, — сказала она.
— А заодно и деньги.
— Ах ты, господи.
— В то время женитьба вообще была серьезным предприятием, — объяснил Пирс. — Очень сложно и дорого. Ее приданое, его деньги. В первую очередь, имущественная трансакция. А если ты человек ленивый, робкий и не хочешь лишних хлопот, вот, пожалуйста.
Она искоса взглянула на него.
— Угу, — произнесла она. — А что советуют женщинам?
— О них не упоминается, — сказал Пирс. — По крайней мере, в той части, которую я одолел.
— Кому-то надо было и об этом написать, — сказала Роузи.
— Всякая Жена Сама Себе Муж.
— Интересно, занимались они этим? — поинтересовалась Роузи. — Да нет, конечно, занимались. Но знали они, чем занимаются? А мужчины догадывались?
Сама она увлеклась этим задолго до того, как узнала, что у «этого» есть название и что другие тоже им занимаются. Различие между безымянным занятием и поименованным казалось очень важным, хотя ощущения оставались те же. Два мира.
— Ну, — сказал Пирс, — помнится, у де Сада женщины все время это делают. Так что.
— Это где?
— У де Сада, — повторил Пирс. — Маркиза. Который эс-и-эм. {121}
— А-а.
Вот теперь он действительно покраснел, и Роузи с интересом пронаблюдала за процессом с начала до конца.
— Ну, мне-то это без надобности, — сказала она, возвращая книгу в коробку. — От мужиков отбоя нет.
— Обожатели?
— Да, и сейчас вот двое сватаются.
— Споффорд.
— И не он один. Мой бывший хочет опять пожениться. В смысле, со мной.
— Я думал, вы еще не до конца развелись.
— Тем не менее. — Она снова вгляделась в обитаемое небо. — Помню, когда я рассказала Бонн — ты же знаешь, Споффорд вечно вокруг меня крутился, — так вот, Бони изрек, что повторный брак знаменует торжество надежды над опытом. Кого-то процитировал.
— Сэмюэла Джонсона {122} . Только, знаешь, я думаю, тогда у этой фразы был совсем другой смысл. {123}
— Разве?
— Мы думаем, что это такая циническая острота — не сумел ужиться с А, но уверен, что сможешь прекрасно ужиться с Б. Мы думаем, что это о разводе. Во времена Джонсона разводов почти не было. Но много смертей. Расставаться с супругой приходилось потому, что она умирала. Как у самого Джонсона. Поэтому опыт состоял в том, что ты полюбил кого-то, и она умерла. А надежда — в том, что новая любовь не умрет. При этих словах глаза Роузи увлажнились так, словно начали таять; она зажала себе рот ладонью (он увидел бледную полоску на пальце, где не так давно было надето кольцо). Она крепко зажмурилась, но слезы пробились наружу и повисли на ресницах.
— Что? — спросил он.
— О господи, — сказала она. — Боже, как я боюсь.
— Женитьбы?
— Смерти. Не хочу, чтобы она умерла.
Вокруг опадали желтые листья. Маленький демон ветра поднял с земли пригоршню, поиграл и отпустил снова.
— А что? — спросил Пирс. — Возможно, что?..
— Нет, — сказала Роузи и тяжело вздохнула. — Насколько я знаю, ничего такого, что грозило бы смертью. Если в общем смотреть, у Сэм все в порядке, наверное. А, черт, черт, черт.
Вникать в подробности Пирс не осмелился. Через какое-то время Роузи похлопала его по руке, словно это он нуждался в утешении, а не она.
— Все путем, — сказала она. Потом встряхнула коробку с книгами. — Так что я должна?