140 
Он перевел дух, словно каждое слово обжигало его болью.
Я стал опять тихо цитировать Книгу Еноха:
– «А теперь созерцайте, как стенают души умерших, готовящиеся войти в небесные врата».
– Да, ты знаешь Священное Писание, как настоящий дьявол, – с горечью произнес он; лицо его при этом выражало такую печаль, такое сострадание, что в насмешке, вложенной им во фразу, не осталось ни капли яда. – И кто знал, что такое может случиться? – вопрошал он. – Кто знал? Да, да, я стану укреплять преисподнюю, думал я, пока те стоны не разрушат небесные врата и не снесут их до основания. Если души, находящиеся у тебя во владении, способны развиваться, то они способны когда-нибудь уподобиться ангелам! Одна эта мысль позволяла мне надеяться обрести власть над забытыми Богом.
– Но Господь не дал этому произойти, верно? Он не дал тебе умереть в бренном теле.
– Да. Но Он также не наслал и Потоп. И все, чему я учил, сохранилось. Что-то превратилось в легенды, что-то перешло в Священное Писание, но, главное, следы моего пребывания на земле сохранились. Остались ремесла, которым я научил людей, осталась способность человека к развитию; люди узнали, что события подчиняются логике, а не волшебству и что даже к тайнам небес души людей, возможно, смогут когда-нибудь приобщиться. Рано или поздно души приобщатся и к этому.
– Но как ты выбрался оттуда? Что случилось с Лилией?
– Лилия? Ах, Лилия. Она умерла в почете, супруга божества. Лилия, – повторил он, предаваясь воспоминаниям, снова делающим ее близкой. – Моя Лилия. Изгнанная и связавшая свою судьбу с Богом.
– К тому времени, когда это произошло, Господь уже забрал тебя? – спросил я. – Положил конец твоим деяниям?
Какое-то мгновение мы пристально смотрели друг на друга.
– Все не так просто. Я пребывал там около трех месяцев, когда однажды проснулся и увидел пришедших за мной Михаила и Рафаила, которые отчетливо произнесли: «Господь требует тебя к себе».
И я, будучи Мемнохом, не искупившим грехи, сказал:
«Да? Почему же тогда Он не подхватит меня и не заберет отсюда или не сделает что ему угодно?»
При этих словах Михаил с несчастным выражением на лице произнес:
«Мемнох, во имя любви к Богу, обратись добровольно в свое привычное обличье. Почувствуй, как растет твое тело; пусть крылья вознесут тебя к небесам. Он требует тебя, только если ты сам хочешь вернуться! Поэтому, Мемнох, подумай, прежде чем...»
«Нет, не стоит предостерегать меня, возлюбленный мой, – сказал я Михаилу. – Я иду со слезами на глазах, я возвращаюсь».
Я опустился на колени и поцеловал спящую Лилию.
Она подняла на меня глаза.
«Это прощание, подруга моя, моя наставница», – вымолвил я.
Я поцеловал ее и затем, отвернувшись, превратился в зримого для нее ангела с очерченным материальным силуэтом, поэтому она, приподнявшись на локтях и плача, созерцала это прощальное видение, чтобы удержать его в душе и вспоминать, когда захочется.
И тогда, невидимый, я примкнул к Михаилу и Рафаилу и отправился домой.
В первые мгновения я едва верил в это; когда я пролетал через преисподнюю, души возопили в агонии, и я раскинул руки в желании их утешить: «Я не забуду вас! Клянусь! Я передам ваше прошение на небеса». И продолжал полет вверх, туда, откуда нисходил свет, обволакивающий меня, как и горячая Господня любовь, прелюдией то ли Суда Небесного, то ли наказания, то ли прощения – чего именно, я не ведал. И эта любовь обнимала меня и поддерживала. Радостные крики на небесах звучали оглушительно даже для моего слуха.
Там собрались все ангелы, Божии дети. Божественный свет пульсировал в самой их середине.
Буду ли я наказан? Но все, что я ощущал, это благодарность за то, что снова узрел тот свет, пусть даже и на пару мгновений.
Я не мог смотреть на этот свет. Мне пришлось закрыть глаза ладонями. И тогда, как всегда бывает при встрече с небесами, серафимы и херувимы окружили Бога, чтобы свет оказался за их спинами и не слепил глаза ангелам.
Голос Господа прозвучал незамедлительно и властно.
«Хочу сказать тебе кое-что, Мой храбрый и самонадеянный друг, – вымолвил Он. – Есть одно понятие, над которым можешь поразмыслить в своей ангельской мудрости. Это понятие о геенне, об аде. – Это слово предстало предо мной во всей полноте своего смысла. – Огонь и вечные муки, – сказал Бог, – обратная сторона небес. Скажи мне, Мемнох, скажи не кривя душой: будет ли это подходящим для тебя наказанием – полная противоположность славе, от которой ты отказался ради дщерей человеческих? Будет ли это надлежащим приговором: вечное страдание, пока не прервется ход времен?»
140 
