— Как ты называешь вот это? — спросил он, указывая на свой напрягшийся пенис.
Существовало много названий, которые я узнала от сыновей Розины; но я постыдилась выговорить их, поняв сейчас, что все они хороши лишь для детей. Обстоятельство требовало взрослого языка, которым я не владела. Потому я ответила, что не знаю, как это назвать.
— Я скажу тебе, — почти безжалостно хмыкнул он, забавляясь моей неловкостью, — Мальчишки называют его своей пикой. Можешь сказать почему?
Покраснев еще жарче, я призналась, что не представляю почему.
— Разве не видишь, что он как пика? Твердый и остроконечный, как нагая сталь?
Не сравни его Виктор с пикой, мне бы в голову не пришло видеть в нем нечто столь грозное. Какое там, он у него вовсе не был похож на оружие. Совсем наоборот — я бы сказала, вид он имел беззащитный и трогательный. Уж не думал ли Виктор меня напугать? По правде говоря, я была благодарна Природе, что она не наградила меня чем-то столь нелепым и столь очевидно уязвимым.
— Мой солдат принял боевое положение, так я это называю, — продолжал Виктор, — Он готов к бою, — Потом лукаво спросил: — Понимаешь, что я имею в виду?
Я снова призналась, что не понимаю, и меня обдала горячая волна смущения от своего невежества. Но даже если бы знала, то попросила бы его объяснить, чтобы ощутить волнение, возникающее, когда слышишь запретные вещи. Я и стыдилась, и жаждала узнать, что, как я надеялась, он скажет. Страдала и наслаждалась одновременно. Инстинктивно я понимала, что затеяла игру у самой черты, отделяющей ребенка от взрослого.
— Давай, — дерзко предложил Виктор, — потрогай его, если хватит смелости! Смотри, как он рвется в бой! — Он говорил так, будто затеял очередную игру; но я знала, что это намного серьезней, чем любая игра. — Ну же! — снова скомандовал он и расплылся в широкой пренебрежительной улыбке. — Я не против; он тебя не укусит. Потрогай. Или боишься?
Это был вызов; я протянула руку и легко сомкнула пальцы вокруг его пениса. Твердая плоть внезапно дернулась; я непроизвольно отдернула руку, словно он и правда уколол меня. Виктор разразился смехом.
— Ага, видишь, он атакует тебя! — И, вскочив, с шутливо-грозным видом встал надо мной, смеясь и покачивая торчащим пенисом из стороны в сторону, — Беги, девчонка! Беги! Он нападает!
Я перекатилась на бок, встала и помчалась по открытому лугу, изображая ужас, но голова у меня радостно кружилась. Волнение мое росло тем сильней, чем ближе раздавался топот Виктора, который, неистово хохоча, догонял меня. Наконец он схватил меня, повалил на траву и уселся верхом, уткнувшись торчащим пенисом мне в живот. «Все, сдавайся!» — воскликнул он, словно предъявляя ультиматум, быстро скользнул ладонью по моему телу, остановился между ног и грубо потер меня. Я завизжала, сопротивляясь, и что есть силы принялась сталкивать его с себя, но безуспешно. Он не убрал руку, а даже проник глубже между мягкими складками моего тела. Меня вдруг охватила необъяснимая паника. Что-то изменилось в поведении Виктора, и я была совсем не уверена, что ему можно доверять.
— Я тебе не разрешала! — закричала я, в злом удивлении глядя на него.
Но он невозмутимо продолжал, пока я не испугалась, что он собирается силой войти в меня.
— Неужели! — ответил он, неверно истолковав мое отчаяние. — Не притворяйся. Тебе ведь нравится.
— Нет! Прекрати!
Только когда из моих глаз хлынули гневные слезы, он убрал руку. Он наконец позволил мне сесть и сказал чуть ли не с обидой:
— Неужели тебе и правда было так неприятно?
— Ты был тороплив и груб. Сделал мне больно, — Я отодвинулась от него подальше, готовая убежать.
— Я думал, тебе нравится, как мне, — недоуменно пожал он плечами, — Думал, девочкам хочется, чтобы мальчишки приставали к ним; любят, когда они слегка грубы, чтобы защищать свою невинность.
— Откуда ты это взял?
— Ты не первая, с кем я имел дело, — хвастливо ответил он.
— Ну и с кем еще? Скажи! Никого у тебя не было. Ты врешь.
— Правда! Я был с Соланж и делал с ней, что хотел.
Соланж была пышной, тупой девицей на год старше Виктора. Дочь Анны Греты, горничной леди Каролины, она помогала Селесте на кухне.
— Соланж! Да она тупая, как бревно! — воскликнула я ревниво, вызвав у него самодовольную ухмылку, — Я не верю. И как ты умудрился остаться с ней наедине?
— У нее дома, когда ее матери не было.