180 
Я замолчал, почувствовав в собственном голосе просительные и даже истерические нотки. Я не мог представить ее пишущей письмо и отправляющей его по почте, да и вообще делающей что-то такое, что свойственно обыкновенным смертным.
– Надеюсь, ты правильно оценил себя и свои силы, – сказала она.
– Я уже ни во что не верю, матушка, – произнес я. – Когда-то давно вы сказали Арману, что верите, будто бескрайние леса и джунгли дадут вам ответы на все вопросы, что звезды смогут наконец открыть вам истинную правду. А я не верю ни во что. И это делает меня гораздо более сильным, чем вы думаете.
– Тогда почему же мне так за тебя страшно? – чуть слышно спросила она. Лишь по движению губ я смог понять смысл ее вопроса.
– Вы чувствуете, насколько я одинок и как страдаю от того, что фактически выброшен из жизни. Как горько мне сознавать, что я есть не что иное, как зло, что я не заслуживаю любви и в то же время так в ней нуждаюсь. Я ужасаюсь при мысли о том, что не имею права раскрыть себя перед кем-либо из смертных. Но все это не сможет остановить меня, матушка. У меня достаточно сил, чтобы вынести все это. Как вы сами сказали, я очень хорошо умею быть тем, кто я есть на самом деле. Время от времени я очень страдаю, только и всего.
– Я люблю тебя, сынок, – сказала она.
Я хотел напомнить ей о так и не данных мне обещаниях, об агентах в Риме, которым она должна писать. Я хотел сказать что-то…
– Сдержи свое слово, – вновь попросила она.
И я вдруг отчетливо понял, что это наши последние проведенные вместе мгновения. Я знал это, но уже не мог ничего изменить.
– Габриэль! – тихо позвал я ее.
Но она исчезла.
Комната, сад и все вокруг погрузились в спокойствие и тишину.
Открыв глаза почти перед самым рассветом, я увидел, что лежу на полу в доме. Я плакал и, должно быть, уснул.
Я понимал, что должен отправляться в Александрию, что мне необходимо до восхода солнца успеть уйти как можно дальше и зарыться где-нибудь глубоко в песок. Мне будет так приятно спать в песчаной почве. Я заметил, что ворота сада распахнуты настежь и ни одна дверь не заперта.
Но я не мог заставить себя пошевелиться. Я с каким-то холодным спокойствием представлял себе, что разыскиваю ее по всему Каиру. Слышал, как зову ее и умоляю вернуться. Мне даже на миг показалось, что все это было на самом деле. Что я, совершенно забыв о гордости, бросился за ней следом, пытался рассказать ей что-то о предначертаниях судьбы, о том, что мне было суждено потерять ее, так же как Ники суждено было потерять свои руки. Что я уверял ее в том, что мы должны каким-то образом изменить судьбу и в конце концов одержать победу.
Бессмысленные мечты. Я не побежал за ней. Я отправился на охоту в одиночестве, а потом вернулся обратно. Сейчас она уже за много миль от Каира. Словно крошечная песчинка, подхваченная порывом ветра, она исчезла навсегда.
Прошло много времени, прежде чем я заставил себя повернуть голову. Небо над садом и далекими крышами уже заалело. Всходило солнце, и вместе с ним город окутывало тепло. Сотни голосов проснувшихся в этот ранний час жителей Каира раздавались на его извилистых узких улочках, звуки исходили и от пробуждающихся деревьев, песка, травы.
Напряженно вслушиваясь в шум утреннего города и следя за ползущим по крыше лучом света, я не сразу почувствовал близкое присутствие смертного.
Он стоял возле самых ворот сада и всматривался в мое неподвижно лежащее посреди пустого дома тело. Это был молодой и довольно симпатичный на вид европеец со светлыми волосами, одетый на арабский манер. Он, естественно, был удивлен, увидев ранним утром на полу покинутого хозяевами дома своего собрата-европейца.
Солнце уже начинало жечь мне глаза, кожа вокруг них горела, но я продолжал следить, как он входит через распахнутые ворота в парк и приближается ко мне. В белоснежной одежде и арабском головном уборе он был похож на привидение в белой простыне.
Я понимал, что должен бежать, что должен немедленно укрыться от солнца. Шансов на то, чтобы попасть в подвал под домом, уже не было. В мое убежище проник смертный. У меня не оставалось времени даже на то, чтобы убить его и таким образом избавиться от несчастного глупца.
Но я продолжал лежать неподвижно. А он подходил все ближе и ближе, и на фоне совсем светлого неба фигура его казалась темной.
– Месье, – услышал я участливый шепот, совсем как шепот той женщины в соборе Нотр-Дам, которая хотела мне помочь, перед тем как я убил ее и ее невинного ребенка – Месье, что с вами? Могу я вам чем-нибудь помочь?
180 
