Особенно,... 
93 
Сконфуженный Катон обернулся. Джо в короткой кожаной куртке военного фасона выглядел лет на четырнадцать. Лицо сияло юной свежестью, влажные, может, чем-то смазанные, чуть укороченные волосы зачесаны за уши двумя плотными волнами. Катону неожиданно показалось, будто они снова незнакомы. Волнующее чувство.
— Привет, Джо! Надеюсь, тебе нравится мой наряд.
Джо, не спуская глаз с Катона, молча сел к столу.
Катону стало неспокойно.
— Джо…
— Это что, какая-то чертова шутка? — спросил Джо.
— Ты о чем?
— О вашем наряде. Вы не представляете, до чего потешно выглядите. Только мне не смешно.
— Это все вещи отца Дилмана…
— Вещи! Это было бы смешно, когда бы не было так грустно! Вы выглядите так, будто собрались прошвырнуться по Саутэндской набережной.
— Вижу, ты шокирован.
— Не понял?!
— Но, Джо, дорогой, я ведь говорил тебе, что выхожу из ордена, говорил…
— Я не поверил вам.
— Может, теперь поверишь!
— Я не верил, что вы уходите, и сейчас не верю.
— Так попытайся, черт подери! — сказал Катон присаживаясь к столу.
— Вот, раньше вы никогда не сквернословили при мне.
— Если ты сам меня заставляешь!
— Я тут ни при чем. Но возможно, вы теперь перейдете на такой язык. Со священниками-неудачниками всегда это происходит.
— Что ж, возможно, с ними и происходит. Поживем — увидим. Давай выпьем. У меня тут есть немного вина.
— Сами пейте.
— Джо, хватит сходить с ума, ладно? Неужели не можешь признать того факта, что я всего лишь такой же обыкновенный человек, как ты?
— Нет, ни черта не могу.
— Вот мы сейчас ссоримся, как двое обыкновенных людей, разве не удивительно? В конце концов, мы самые обыкновенные люди. Я хочу помочь тебе, но не желаю быть для тебя вроде ложного святого. Я просто люблю тебя. Прежде я не мог этого сказать, для того и ушел из священников, чтобы сказать. Господи, да неужели ты не способен это понять?
— Неужели вы не способны понять? — проговорил Джо.
Он вдруг прикусил губы, наклонил голову, и лицо его исказилось, словно он собирался заплакать.
Катон внимательно посмотрел на него:
— Джо, дорогой, ты должен помочь мне. Мы можем узнать друг друга заново, по-другому. Ладно. Мне эта перемена далась нелегко, и нам обоим будет нелегко. Но если ты любишь меня…
— Я никогда не говорил, что люблю вас, — ответил Джо, не поднимая глаз от стола и водя пальцем по древесному рисунку.
— Ты сможешь научиться. Я способен на многое ради нас обоих.
Джо взглянул на него. Сказал:
— Отец, вы как ребенок. Вы не имеете представления об этих ужасных вещах.
— Джо, ты ошибаешься. Я имею представление об этих ужасных вещах. И потом, хватит называть меня «отец».
— А как же мне звать вас?
— Ты не знаешь моего имени?
— Нет.
— Катон.
— Как?
— Катон.
— Произнесите по буквам.
— К-А-Т-О-Н.
— Что за смешное имя. Итальянское?
— Нет, римское. Ты привыкнешь. Привыкнешь и…
— Нет, не привыкну. И буду продолжать называть вас «отец». По-другому не имеет смысла.
— Но я больше не священник! Я отказался от этого из-за тебя…
— Это неправда.
— Частично правда, я…
— Частично правда! Все в вас частично правда!
— Я освободился от всего остального, чтобы быть с тобой, так что мы можем уехать и начать новую жизнь вместе. Поедем, Джо, поедем… я стану работать, а ты учиться… и я не буду тебе досаждать…
— Я не еду, — ответил Джо.
— Что, скажи на милость, ты имеешь в виду? Ты говорил, что поедешь.
— Я думал, все будет не так. Что тот богатей будет помогать нам.
— Но он будет помогать! Смотри, он прислал чек.
Катон положил на стол чек от Генри.
— А еще я думал, вы как были, так и останетесь священником, тогда это было бы нормально. Вы не представляете, какой дурацкий вид у вас в этой одежде. Вся… всякая… магия пропала… что меня привлекало… Теперь вы просто голубой в вельветовом пиджаке. Вроде тех, кого я презираю.
Катон в полной панике схватил через стол руку паренька.
— Джо, не говори так! Это я. Ты же знаешь меня.
— Не знаю. В том-то и беда. — Джо выдернул руку, слегка отодвинув стул от стола, — Если мы уедем вдвоем, отец, это будет мерзость… мерзость, какой вы себе и не представляете. И мне будет плевать на все, что вы могли бы дать мне или сделать для меня. Никакой радости, отец, сплошной ад, единственная выгода — деньги. Когда-то вы нравились мне, отец, но вы нравились мне другой, когда ходили в сутане и ничего не имели, даже электрического чайника.
93 
