58 
За соседним столиком расположились три туристки. Я убежден, что европейцам необходимо проявить избирательную ксенофобию и не пускать в некоторые места туристов — да и местных — определенного типа. Критерием отбора должен стать не имущественный ценз, а внешний вид, манеры и вкусы. Эти туристки были из Штатов, судя по их особой естественной грации. Мать и две дочери, все три — блондинки. Они заедали спагетти карбонара жареной картошкой и запивали кока-колой, управляясь с приборами с милой, непосредственной грацией, свойственной жителям Небраски, пытаясь порезать длинные макароны. Содержимое их тарелок разлеталось во все стороны. Я бы с наслаждением помог их пищеварению посредством «магнума» сорок четвертого калибра. Пиф-паф! Убирайтесь в свой «МакБургер», дурехи!
Помогавшие туристкам официанты поглядывали на них с вежливой, утонченной, изысканной насмешкой. А норманнки с лошадиными подбородками хихикали и повторяли «о, йес, вандерфул!» с фальшивым дружелюбием, к которому прибегают все англосаксы, когда хотят быть толерантными к низшим латинским расам. Людям свойственно презирать то, что им непонятно. Помню, как в Кордове туристы поблагодарили кого-то — «грацие танте» — с апломбом спустившихся на землю богов. Самым лучшим во всей этой венецианской истории было лицо официанта Марио, когда он, отвернувшись от надоедливых клиенток, посмотрел на своих товарищей, будто говоря: ну что за дурочки. При взгляде на него, стройного, сдержанного, сосредоточенного, одетого в безупречно белую куртку, не оставалось никакого сомнения в том, кто здесь в действительности представитель высшей касты. Было ясно, что это официант принадлежит к высокой, древней и мудрой расе, что он любезен со своими клиентами в силу своего благородства, а вовсе не из-за чаевых, и он прекрасно понимает, кто в этой ситуации выглядит дураком. Смеясь в глаза своим клиентам, как смеялся над всеми завоевателями, три тысячи лет наводнявшими его землю: в форме вермахта, на американских танках или с фотоаппаратом в руках.
Испанец едва ли сумел бы обслуживать тупую американку с достоинством и здравомыслием, присущими истинным аристократам. У наших официантов слишком кислые физиономии. Вместо того, чтобы смеяться в глаза роняющим с вилок спагетти американкам, как эти старые, мудрые венецианцы, испанский официант стал бы заискивать перед ними или, наоборот, швырнул тарелку с едой им в лицо с извечной грубостью трактирщика. А перед этим панибратски поинтересовался бы: «Что будешь есть?» Невежда против хама. Игра на равных.
КОЛОКОЛЬНИ И ЛАТЫНЬ
Я терпеть не могу подниматься на смотровые площадки. Все эти панорамные виды мне, признаться, до фонаря. Могу похвастаться тем, что никогда не был на Эйфелевой башне, несмотря на тот весомый аргумент, что это единственное место в Париже откуда ее не видно. На Хиральду я привык смотреть с террасы отеля «Донья Мария», а на Кампаниле и озаренный зимним солнцем собор Сан-Марко — из кафе «Квадри». Спрятавшись в тени среди камней, я наблюдал, как вереницы похожих издали на муравьев отважных скалолазов взбираются на пирамиду Теотиуакан, едва не падая под тяжестью своих фотоаппаратов. Лишь один раз, в Бейруте, во время «отельной войны» 1976 года я поднялся на крышу двадцатиэтажного «Шератона», чтобы сделать несколько снимков. Это приключение навсегда отбило у меня охоту к скалолазанию. Поймите меня правильно: я ничего не имею против благородного стремления забраться повыше — и все же предпочитаю оставаться внизу. Мне всегда казалось, что многие пейзажи можно разглядеть как следует именно так. К тому же разве это не замечательно — сидеть под тентом, попивая турецкий кофе, и наблюдать, как туристы в костюмах от «Полковника Тапиоки», высунув языки, карабкаются на пирамиду Хеопса, готовые свалиться с инсультом, только бы сфотографировать еще один уникальный вид.
Однажды, гуляя по прелестному андалусскому городку, я наткнулся на огромную очередь из желающих залезть на колокольню. На почтенных старых камнях здания виднелась неровная латинская надпись. Мне отвратительна привычка иных людей оставлять низкие следы своего присутствия на стенах домов и памятниках. Но эта надпись, не скрою, показалась мне интересной. Латинское изречение: «Non pudet obsidione teneri». Фраза была знакомой, что-то из школьного детства, когда я твердил наизусть: «Бойтесь данайцев, дары приносящих». Я решил, что это из Цицерона, какая-нибудь катилинария. «Не стыдно ли вам жить в неволе?» — перевел я более менее близко к оригиналу, порывшись в старом словаре Вокса и собственной памяти. Потом мой друг, учитель грамматики Пепе Перона сказал, что я не прав. Это не Цицерон, это Вергилий. «Энеида», 9, 598.
58 
