Последние отзывы

  70  

Будет исходить из того, что ты, моя хорошая, успела сделать первый шаг к вожделенной карьере, и в журнале «Сплетни и гороскопы» уже написали о том, что вечер понедельника ты провела в мотеле с одним футболистом, который известен тем, что был женихом одной довольно известной модели, у которой, когда ее еще никто не знал, что-то было с сыном или отцом — кто их разберет — того самого знаменитого Пахареса. Если ты догадалась раздавать номер своего мобильника направо и налево, скоро у тебя появится менеджер, готовый указать тебе верный путь в бурном море шоу-бизнеса. Он устроит, чтобы твой порочный ротик появился и в телевизоре, и в каком-нибудь крупном издании. К тому времени, красавица, твой ротик скорее всего уже станет силиконовым; бюст, впрочем, — тоже. Этот шаг обойдется не дорого, конечно, если разжиться у Пинто или Вальдеморо номером хорошего пластического хирурга. Зато публика будет разрываться между двумя загадками века: силиконовая ли у тебя грудь и сколько яиц у Хесулина, одно или все же два.

Но помни, красотка, все хорошо в меру. Перебарщивать очень опасно, за редкими исключениями. Неземная красота Йолы Беррокаль много потеряла бы без тонн макияж. Непосредственность — залог успеха, но определенная ловкость тоже пригодится в жизни. Помни, словарь Испанской королевской академии определяет стерву как «лицемерную и хитрую женщину». Так ты сможешь постепенно, шаг за шагом вносить свой вклад в испанскую культуру, не забывая, само собой, о собственной выгоде. Как мудрые девы со светильниками. Про дев я без всякой задней мысли. Ничто не способствует карьере лучше способности сохранять невинный вид. Видели, как ты выходишь из дома Густаво в семь утра? Ах, он вызвал меня среди ночи, чтобы обсудить проблему использования дактиля и ямба в древнегреческом эпосе. С ростом популярности и гонораров можно будет добавлять новые детали, и в конце концов, в ток-шоу с огромной аудиторией, педантично описать малейшие подробности интимных отношений с Хесулином и наконец открыть всей стране страшную тайну: у него одно яйцо. Или два. Или даже три.

Я могу продолжать, радость моя, но страница кончается, а если я отдам под «Пособие для начинающей стервы» еще один номер, шеф с полным основанием выкинет меня на улицу. Тогда я не смогу вернуть долг своему соседу, а он не сумеет расплатиться с учителем фехтования, и тот снова будет проклинать английских собак. Так что давай сама. Ты далеко пойдешь, я чувствую. Только представь: художественная съемка голой для «Интервью», показ мод в Сангонера-ла-Сека, фото с Даниэлем Дюкру, если он случайно выпустит новый диск. Вау! Как же тебе повезло, милочка! У тебя будет то, о чем подружки только мечтают.

МОДЖАХЕДДИН

Маркес позвонил мне из Израиля в начале восьмого и сказал, что в Сьерра-Леоне убили Мигеля. Я уже знал, слышал по радио. Мигель попал в засаду вместе с Куртом Шорком из «Рейтера», который жил по соседству с нами в сараевском отеле «Холидей-Инн». Они искали то же, что и всегда: историю, образ. На этот раз в Африке. Вокруг не было ни души, ни звука, и Мигель с Куртом спокойно занимались своим делом. И вдруг — автоматная очередь. Оба так и не поняли, что произошло. Маркес сказал, что им повезло. Смерть от мачете куда страшнее. Сам знаешь, как это бывает. Потом Маркес положил трубку, а я подумал, что он только внешне так спокоен, а на самом ему очень больно. Больно из-за нашего Мигелито. «Тела удалось выкупить,— сказал Маркес, сглотнув. — Так что когда его привезут в Барселону, пошли венок и от меня тоже. А лучше приходи на похороны». Я ответил, что, конечно, приду, но теперь понимаю, что солгал. Я не смогу показаться на глаза Пато, его матери.

Потом я долго молчал, вспоминая Сплит и высокого симпатичного парня, который подошел к нам в баре и попросил, чтобы мы взяли его с собой на войну, поскольку ему совсем неохота садиться в автобус и ехать в Барселону работать в адвокатской конторе. Спустя три дня этот парень прошел боевое крещение, стал нашим «сыном полка» и нашим другом. Через несколько месяцев я описал его в «Территории команчей»: «Это была его первая война, и он все принимал близко к сердцу; он был в том возрасте, когда журналист еще верит в добро и зло, влюбляется в женщин, и хочет посвятить себя безнадежному делу. Он был храбр, благороден и горд. Пока другие репортеры отсиживались в отелях, он проводил почти все время в Мостаре и выбирался оттуда только за лекарствами для детей. Его видели среди развалин, с головой, покрытой белым платком, долговязого, худого и небритого, с усталыми глазами и ясным взглядом человека, которому предстоит пройти самую длинную тысячу метров в своей жизни. Тысячу метров, которая навсегда разлучит его с самыми дорогими людьми».

  70