75 
«Фуйму» закрыли лет шесть или семь назад. Как-то вечером я зашел туда выпить чего-нибудь перед кино. А назавтра на стене появилось объявление, что здесь теперь будет филиал одного крутого банка. Вечная история. Самое смешное, что неподалеку от этого банка, на месте, где много лет не было ни одного кафе или бара, теперь открылись сразу три роскошные кофейни. Они симпатичные и пользуются популярностью, и все же им далеко до старой доброй «Фуймы», освещенной солнцем, с проверенными временем клиентами и серьезными, ловкими официантами, обладавшими изысканными манерами и умевшими выполнять свою работу с достоинствами. А между ними всегда сновал похожий на мышонка человечек с тонкими усиками.
Я встретил его несколько месяцев назад на улице Алькала. Он просил милостыню. Сидел на скамейке, а у ног его стояла картонная коробка с парой монет на дне. Я от волнения смог лишь выговорить: «Что вы здесь делаете?» Должно быть, мой вопрос прозвучал слишком резко: он залился краской и поднял руки, будто извиняясь за то, что я застал его за таким делом.
— Вы знаете, — проговорил он, — так всегда бывает. — И, запинаясь, поведал мне свою горькую историю, типичную для нашей несчастной страны. — Банк вытеснил кафе, и я оказался на улице. Сначала платили пособие, потом перестали, а ведь у меня жена и дети. Кто, интересно, захочет взять на работу шестидесятилетнего инвалида? Потому я здесь, зарабатываю на жизнь в том же квартале. Думаю о старых временах. Говорят, теперь в Испании все благополучно.
Тут он зло усмехнулся и стал похож на мышь в мышеловке.
Я дал ему денег, сколько мог. Мне самому было очень стыдно. С тех пор я постоянно встречаю его на том же месте. Он встает и приветствует меня. Я останавливаюсь переброситься с ним парой слов и положить в его протянутую руку несколько монет. Правда, в последнее время я ловлю себя на том, что обхожу улицу Кальяо стороной, чтобы не встречаться с ним. Мне очень неловко. Видит бог, это не потому, что мне жалко денег. Все гораздо сложнее. Не знаю, как объяснить. Правда иногда мне кажется, что не бывать на углу еще хуже. Тогда я возвращаюсь и кладу в его руку монету. Потом мы немного болтаем о старых временах. Все это получается само собой: он берет у меня деньги, как раньше я брал у него сдачу за пачку сигарет. Я не могу заставить себя класть деньги в коробку у его ног в нелепых потрескавшихся ботинках. Тогда получится, что я даю ему милостыню. А я никогда не посмел бы дать милостыню этому человеку.
ТО ЛИ ЕЩЕ БУДЕТ
Не знаю, что хуже: сама болезнь или ее лечение. Дебаты о культуре и образовании приводит меня в ужас, особенно когда спор приобретает политический оттенок. В таких случаях невозможно определить, кто прав. В школе уже давно морочат детям головы, но ни правительство, ни оппозиция не обращали на это никакого внимания, пока не пришло время оправдываться и обвинять друг друга. Сейчас министры убеждают нас в своей невиновности. Откуда им было знать, что последние пятнадцать лет на школьникам на уроках истории рассказывают о реке Эбро, берущей начало в другой стране, и о Филиппе II, который устроил геноцид. Они ни о чем не догадывались. Так я и поверил.
И все же после выхода в свет бюллетеня Исторической академии в обществе разгорелся далеко не безопасный конфликт. В этой стране культура всегда была инструментом политических манипуляций, а такие споры и вовсе способны разбудить дремлющий в каждом из нас дух гражданской войны. Уже сейчас газеты и радио стали ареной для маневров, разоблачений и предъявления счетов. Те, кто за прошлые пятнадцать лет окончательно придушил нашу культуру, теперь спешат записаться в клуб фанатов Сида Кампеадора. А представители оппозиции, все эти годы молча наблюдавшие за тем, как Солана и Мараваль разрушают Испанию, придя к власти, продолжают хранить молчание. Не дай бог вступиться за Альмансора или Бласа де Лесо! Прослывешь фашистом. И только теперь, обретя большинство в парламенте, они стали робко говорить о целесообразности (какая, к чертям, целесообразность, когда речь об элементарном здравом смысле!) замены учебников, изданных нечистоплотными политиками под воздействием комплекса правизны. Выходит, лучше управлять страной, лежащей в руинах, чем вообще ничем не управлять.
К сожалению, это не единственный пример, когда из истории, переписанной новыми властями, изымались важные победы, великие короли, святые праведники и славные герои. Еще неизвестно, что хуже. К услугам обеих сторон всегда есть наемные историки, готовые за небольшую плату переписать прошлое, как захочет их левая нога, с утра до вечера сочинять «черные легенды», да такие примитивные, что брат Пруденсио де Сандоваль и отец Мариана по сравнению с ними покажутся Тацитом и Светонием. Если в стране нет Цезарей, откуда взяться Плутархам. К несчастью, в хоре депутатов, как один вставших на защиту «Этимологий» святого Исидора, не слышно голосов порядочных людей — честных историков, не желающих мириться с существованием тысяч альтернативных историй Испании, тех, кто понимает, что образование — это не только имена и даты, но еще и театры, музеи, библиотеки, тех, кто сознает, что прошлое нельзя замалчивать или приукрашивать, потому что от него зависит настоящее. Мы такие, какие мы есть, потому что мы были такими, какими были.
75 
