88 
Деньги, думала она, следя за игрой. Власть. Интересы, личные и государственные. Вера. Принципы. Убеждения. Ограничения, как их ни назови. Залог счастья, суть которого в непрерывной игре – расширить рамки для себя и сузить для других. Цель не так важна, как процесс. Дикость, цивилизация – все едино. Рябой Кейрин-хан разбирается в счастье не хуже Анны-Марии ван Фрассен, курфюрстины ценольбологии. Мама, вы бы нашли с ханом общий язык! Он бы возглавил кафедру в университете – и повел в поход против еретиков. Когда мы с Ником уезжали от моста в посольство, под домашний арест, и всадники уже рассекли толпу, открывая дорогу, Кейрин подошел ко мне. «Предел, – сказал Защитник Народа на ломаной унилингве. – Твой тут. Мой там, – он еще раз указал на небо. В руке хана не было кинжала, а мне показалось, что был. – Нельзя в небо. Человек, джинн – нельзя. Человек бить лоб. Ангел бить дерзкий джинн огонь-копье…» Я кивнула, а он продолжил: «Ты ходи за свой предел. Я тоже ходи за свой. Не я – сын ходи. Внук. Сам ходи. Не проси: пускай, хозяин!»
И вдруг добавил чисто-чисто, без малейшего акцента:
«Воля Господа Миров не зря свела наши народы…»
В прошлый раз, думала Регина, я вывезла с Шадрувана бусы. И сережки. И еще какую-то ерунду. Медный пресс неба пропустил шадруванскую бижутерию – вместе со мной. Наверняка я не единственная – кто-то еще из наших, покидая планету, вез домой мелкие сувениры, явно или тайком. Вряд ли это запрещено, а для меня сделали исключение. Но Каджар разбился о невидимую границу вместе со всем своим скарбом – ни крупицы, ни осколка не преодолело рубеж. Неужели мы в глубине души знаем: «Это мое!», неужели обволакиваем предмет собой, присваиваем, ставим клеймо, служащее пропуском в иную плоскость? Ошибись мы, и бусы при взлете оторвут нам голову…
- – О моя госпожа! В миллионах речей
- Прославляю тебя. Миллионы врачей
- Не излечат влюбленного. Смерть – его лекарь!
- О, позволь умереть у тебя на плече!
Она так ясно услышала голос Каджар-хабиба, наслоившийся на речь хана, этот высокий, как звук флейты, насмешливый голос, что на миг поверила: толстяк жив. Вот-вот Вселенная проснется, поймет, что натворила… Нет, не проснулась. Лишь эхо откликнулось за тысячу парсеков: «Смерть – его лекарь…»
– И все-таки ты взлетел, – сказала Регина, забыв, где находится.
– Летать нельзя, – наставительно ответил Артур. – Папа заругается.
– Почему?
– Высоко летать больно, – объяснил мальчик, возводя звонкий столбик. – Дядьки огнем бьются. Низко нельзя, папа не велит. Руки-ноги отбирает, наказывает. Папу надо слушаться…
– А ты мог бы взлететь?
– Там? – палец ребенка указал куда-то за окно. – Ага.
Первым желанием Регины было сбегать за Ником. Она с трудом удержала себя. Вернувшись в посольство, Ник заперся в кабинете – связываться с экспедиционными группами, с кораблем на орбите, с Тираном… Господин посол занят. Господин посол улаживает форс-мажор. И не знает, что однажды, обуян паникой, вылечил сына от аутизма. Всего лишь дернув за поводок, на краткий срок перехватив управление детским телом. У Артура сформировался рефлекс, реакция на «третий вызов джинна». Отец прибег к насилию высшей степени, сын запомнил: не слушаться – плохо. Убегать за Скорлупу без разрешения – плохо. Уходить «под шелуху», когда ты нужен здесь – плохо. Это чревато потерей самого себя. Состояние открытости и замкнутости – Артур научился контролировать их, делая доминантным то одно, то другое, по желанию и необходимости. Джинн социализировался…
Вы тоже приложили к этому руку, доктор ван Фрассен.
Поводок – ваша затея.
– Садись, тетя Ри! – Артур хлопнул по полу. – Вот тебе денежка…
Она обняла мальчика. Говорят, дети пахнут молоком. Артур пах песком, прокаленным на жаровне. И самую малость – деревом. Узловатым, кривым деревцем пустыни, высохшим до стального звона.
– Знаешь, – сказала Регина, не заботясь, поймет ее ребенок или нет, – трудно что-то делать без спроса. Вот я читала мысли шадруванцев. По вечерам, тайком. Казалось бы, есть ли для меня дело привычней телепатии? И все равно каждый раз приходилось ломать себя об колено. Соцадаптация! Въелась в плоть и кровь, стала второй натурой. Хуже Скорлупы. Иногда проще дать поленом по голове…
– Поленом? – заинтересовался мальчик.
– Вырастешь, папа расскажет тебе про полено.
– Ага, – кивнул Артур. – Взрослым тоже бывает нельзя.
VI
Омлет был – загляденье. Воздушный, с румяной корочкой. В глубине – розовые, обжаренные по краям ломтики бекона. Сладкий перец, зелень, барбарис. Одна беда: кусок в горло не лез. Доктор ван Фрассен угрюмо ковыряла омлет вилкой – словно землю сохой пахала. Взять ещё кофе? В чашке пусто…
88 
