31 
Глэдис уставилась на него. Он ведь не собирается сделать ей какое-нибудь ужасное признание, нет?
– Моя мать была цыганкой.
Она заморгала, потом облегченно вздохнула и улыбнулась. И всего-то?
– Правда? – Это объясняет его смуглую кожу, черные глаза и волосы.
– Да. А чему ты улыбаешься? – удивился он, но Глэдис увидела, как часть напряжения покидает его лицо.
– Ну, не знаю. Просто во мне вдруг заговорила писательница. Состоятельный человек, владелец особняка и простая цыганка. Должно быть, это была ужасно романтическая история.
Он помрачнел.
– Не совсем. Ну, вначале возможно, но конец этой истории нельзя назвать счастливым. Отец познакомился с матерью на сельской ярмарке в ближайшем рыбацком поселке, где она зарабатывала деньги тем, что предсказывала судьбу. Они с первого взгляда влюбились друг в друга, но тогда еще была жива Элен, мать Джеффри. Отец снял для своей любовницы домик в поселке и содержал ее и меня, когда я родился, вплоть до смерти Элен. А когда та умерла, он поселил Кору – так звали мою мать – и меня, своего внебрачного сына, в доме, но не женился, видно посчитав ниже своего достоинства жениться на простой цыганке. Впрочем, не знаю, возможно он и предлагал ей брак, да она сама отказалась, потому что была очень свободолюбивой женщиной – настоящей дочерью своего народа. Наверное, она заскучала по простору и кочевой жизни и в один прекрасный день убежала. Несколько дней спустя ее нашли в лесу. Замерзшей.
Все это Джереми произнес ровным, бесстрастным голосом, но она чувствовала, как ему больно. Ее сострадательное сердце потянулось к нему.
– О, Джереми, мне так жаль, – тихо проговорила она, мысленно задаваясь вопросом, осознает ли он, как сильно сжимает ее руку. – Сколько тебе было, когда это случилось?
– Шесть лет. – Он горько усмехнулся. – Отец не слишком любил меня, поэтому отправил к родственникам в Венесуэлу, как только я закончил школу. Единственным моим утешением здесь был Джеффри. Он относился ко мне с теплотой и любовью, всегда защищал от отцовского гнева, который, справедливости ради следует сказать, не всегда был несправедливым, ибо я рос ужасно своевольным. Наверное, все дело в моих цыганских корнях. Впрочем, в моей крови много всего намешано: на четверть американец, на четверть венесуэлец и наполовину цыган!
Он вдруг заметил, что сильно сжимает ее руку, ослабил пальцы и стал рассеянно гладить их, отчего в животе у Глэдис словно вспорхнули сотни крошечных бабочек.
– Он ведь был старше, да? – тихо спросила Глэдис.
– Да, почти на шесть лет, но, несмотря на разницу в возрасте, мы с ним были очень близки. Вопреки сложившемуся стереотипу, что сводные дети обычно враждуют, у нас были прекрасные отношения. Он переживал не меньше, чем я, когда меня отправили в Венесуэлу.
– Вы… вы осуждаете своего отца за то, что он это сделал? – спросила она. – Но ведь он не оставил вас, дал вам образование.
– И ты полагаешь, что этого достаточно? Разве родительскую любовь можно заменить исполнением родительского долга? А как же чувства ребенка? Его переживания? Его потребность чувствовать себя любимым и нужным в этом большом и жестоком мире?
Она молчала, и он продолжил:
– Я бы никогда так не поступил со своим ребенком. Я хочу сказать, что, если бы какая-то женщина забеременела от меня, я бы женился на ней не раздумывая и не позволил, чтобы мой ребенок рос незаконнорожденным. Понимаешь?
Он так пристально, так напряженно всматривался в ее лицо, будто имел в виду не какую-то гипотетическую женщину, а именно ее, Глэдис.
Она облизнула губы.
– Но… но что, если бы эта женщина не захотела выходить за вас замуж? Вы такого не допускаете? В наше время многие женщины воспитывают детей в одиночку.
– Я бы ее заставил, – твердо сказал он. – Так или иначе, но не позволил бы моему ребенку расти без отца.
Почему-то у нее не возникло ни малейших сомнений, что он бы так и поступил.
6
Окно кабинета Джеффри Гамильтона выходило на озеро, к которому от дома спускался пологий склон, плавно переходивший в песчаную отмель. Весна потихоньку вступала в свои права, и даже за те несколько дней, что Глэдис пробыла здесь, холмы зазеленели чуть ярче, а почки на деревьях в запущенном саду заметно набухли.
У Глэдис установился определенный распорядок дня. По утрам она спускалась в столовую, где завтракала либо с Джереми, либо одна, если он к тому времени уже уезжал по делам. Потом шла в кабинет, который миссис Окли с разрешения Джереми открыла, убрала и проветрила для нее, садилась к своему ноутбуку и работала над книгой. Работа спорилась, несмотря на то что мысли то и дело норовили ускользнуть в сторону, – в сторону Джереми, разумеется! – и три главы из задуманных десяти у нее уже были почти готовы. После обеда она обычно с полчаса гуляла по дорожкам сада, иногда спускалась к озеру и кормила чаек оставшимися с обеда кусочками хлеба, затем возвращалась в дом и продолжала работу.
31 
