98 
«Изуверы», — еще раз убедился Лючано.
«Ты думаешь, дружок?» — возразил Гишер Добряк, старший экзекутор Мей-Гиле.
А маэстро Карл и вовсе промолчал.
— И во чреве Левиафана, аки дитя в утробе матери, Мертвец в могиле, либо путеводная звезда в ночи, — вещал старец надтреснутым тенорком, убедительно взмахивая Розгой, — предался Господь наш Иона святому обнажению Покровов души. Три дня и три ночи снимал Он покров за покровом, очищая Себя и всех через Себя…
Подслеповат был старец, а может, просто увлекся лекцией, но гостей он заприметил не сразу. Гуляя по горнице, он бубнил о Господе Ионе и его воскрешении из Левиафаньего чрева, выказывая хорошее знание унилингвы. Лючано не знал, зачем йонари втолковывают детишкам свое Святое Писание на всеобщем — наверное, готовили для миссионерства на отдаленных планетах.
Хотя это казалось сомнительным.
Про йонарей ему до сих пор слышать не доводилось.
— …и не было в те дни ни бури, ни ветра по земле. Восстав же из чрева, чист, аки мир в первый день творения, воззвал Господь наш Иона к верным гласом громким…
— Кхм-м! — с намеком кашлянул Мальцов. — Внемлите, благостный Аника!
«Гласом громким взываю!» — чуть не добавил Лючано. Старец обратил взор на его сиятельство и возликовал.
— Благодетель! Отец родной! А ну, огольцы, кыш отсюда! Завтра, завтра доскажу…
Огольцы гурьбой выскочили наружу, едва гости освободили проход. Лючано чуть не сшибли с ног. Старец же вприпрыжку подбежал к нему — именно к нему, к Лючано Борготте, как если бы после долгого ожидания встретил блудного сына, — и принялся без церемоний вертеть, трогать и причмокивать.
Странное, извращенное удовольствие читалось на морщинистом, румяном личике. Складывалось впечатление, что развратнику, погрязшему во грехе, впервые довелось осуществить давнюю мечту — пощупать невинную девственницу.
— Уважил! — охал и кряхтел Аника, топорща седую бороденку. — Уважил, твое сияцтво! По гроб, значит, жизни! Обязан! Так это, выходит, и есть доподлинный сын сатанинский! Чую, чую, без обмана… Сподобил Господь перед смертью глянуть, пальцем ткнуть!…
Аркадий Викторович втихомолку посмеивался, кучер тоже гыгыкал, не скрываясь. А сатанинский сын Лючано недоумевал: не на потеху ли йонарям привез его сюда граф? Ранее за Мальцовым не водилось пустого самодурства, но мало ли…
Было неприятно стоять столбом, когда вокруг тебя скачет этакий живчик, говоря обидное. Поскольку граф не вмешивался, наслаждаясь ситуацией, то Лючано решил прекратить комедию сам. Старец Аника в этот момент как раз вознамерился дернуть его за нос. Потянувшись к насмешнику, Тарталья взял Аникин пучок моторика, легко разобрал на нити, ведущие и вспомогательные, и потянул, какие нужно.
В итоге старец ухватил-таки нос, но не чужой, а свой собственный.
— Сатана! — просиял он. — Воистину змий-искуситель! Во плоти! И буду толкать тебя под левую руку, и под правую руку, и ноги твои переставлять, и слова переиначивать, пока не забудешь, какой ты есмь…
Аника явно цитировал что-то священное.
— А силища, силища!… твое сияцтво, наш-то ему и в подметки не годится… наш жиденькой, соплей перешибешь… Ну-кось, подь сюда, сатануля!…
«Малыш, что творится?» — спросил маэстро Карл.
Лючано не ответил. Он не знал, что творится.
Это было категорически невозможно — без троекратного согласия старца откорректировать его движение. Это нарушало законы бытия. Скорее убежавшие дети на ходу обратятся в големов, граф Мальцов пройдется колесом, изба стартует в открытый космос…
Йонари — голые.
Голые.
Все.
Лишь сейчас Лючано сообразил, что подсказывало ему по въезду на территорию скита внутреннее чутье, мастерство невропаста, которое нельзя обмануть внешней видимостью. Жители хутора были полностью открыты для посторонних воздействий. Их согласия для этого не требовалось — опытный и даже начинающий кукольник мог легко вмешаться в моторику или вербальную активность йонарей, захоти он это сделать.
Хоть из озорства, хоть со злым умыслом.
«Три дня и три ночи снимал. Он покров за покров, очищая Себя и всех через Себя…»
Должно быть, вера йонарей, помноженная на специфику религиозных практик, делала их крайне уязвимыми для внешнего пси-давления. Теперь становилось ясно, зачем Аркадий Викторович привез в скит Лючано Борготту — показать людей, для которых невропаст мог быть не наемным работником, а тираном, повелителем, злым или добрым гением.
98 
