Настоящим, подлинным кукловодом.
В некотором роде — Королевой Болью, демократичной и всемогущей.
— Что, чертушка? — Старец оказался проницателен. — Мы, святые, ввели тебя, грешного, во искушение? А не лезь, куды не зван… я не про скит, я про нос…
Аника оставил гостя в покое и отвесил Мальцову низкий поклон:
— Все, твое сияцтво! Верю! Верую, ибо истинно! Забирай пацаненка, нехай идет в чертову учебу…
— Пацаненок — это я? — мрачно осведомился Лючано. Граф улыбнулся:
— Нет, голубчик. Я побился с мудрым Аникой об заклад. Если я приведу в скит, как они полагают, истинного сына сатаны, то бишь вас — уж простите на добром слове! — и при этом вы не распухнете, не станете биться в корчах и грешить дурным словом против истины…
— Не стал, — подтвердил Аника. — Свидетельствую пред Господом Йоной: никак не стал. Услыхав Писание, был тих и задумчив. А такоже ликом в меру благонравен.
— Вот-вот. В этом случае йонари отдают мне своего бесноватого, ибо покарали зря.
— Не отдают, — деловито уточнил старец. — Продают. За оговоренную цену.
Лючано повернулся к графу:
— Аркадий Викторович! Тот мальчишка, в грязи… Он — невропаст?
— Еще нет. Но, полагаю, с вашей помощью однажды станет.
— В каком смысле?
Стало ясно, почему йонари посадили на цепь ребенка с зачаточными способностями к невропастии. Сектантам не понадобилось «корчить рожи», чтобы убедиться в таланте юного привратника. Спорном и скверном для местных хуторян таланте. Небось сперва сверстников корректировал, дьявольское отродье, затем до взрослых добрался… Вот и кинули наземь: беса трудом гонять, к смирению приучать.
«А как он смотрел вам вслед…» — вздохнул издалека маэстро Карл.
Карл Эмерих был чуточку сентиментален.
— Я надеюсь, что вы, дорогой мой, взяв это несчастное дитя в ученики, заложите тем самым основу будущего театра. Художественный театр контактной имперсонации графа Мальцова, — Аркадий Викторович с наслаждением произнес каждое слово, — под руководством Лючано Борготты. Согласитесь, звучит неплохо.
— Я скоро улетаю, — пытался сопротивляться Тарталья. — Меня ждут в «Filando»!
— С Карлом Эмерихом я договорился. Дело за малым — за вашим согласием.
Граф погрозил трясущимся пальцем и повторил:
— За вашим согласием, господин директор.
— Но создание театра займет кучу времени! Пока я найду достаточное количество потенциальных невропастов, пока обучу этих детей…
— Я готов ждать. И финансировать проект. Собственно, что вы теряете? Работать с клиентами для вас рискованно — я в курсе ваших проблем, голубчик…
— Как зовут беднягу? — спросил Лючано, толком не зная, зачем ему это надо, если он не собирается ввязываться в предложенную графом авантюру. — Я о привратнике… Имя у него есть?
— Степашкой его звать, — вместо графа ответил старец Аника. — Сын Ефрема Оселкова, кузнеца. Твое сияцтво, ты уж не поскупись, а? Сатаненыши на дороге не валяются, они в цене, значит…
Лючано вздохнул:
— У вас-то, святой отец, как раз и валяются…
Всю обратную дорогу он размышлял о куклах, себе и судьбе. Выходило не очень. Во всяком случае, опубликуй Лючано свои размышления, популярность ему не светила.
Рядом храпел задремавший граф.
Позади на рыдване, притулившись к скрипачу, катил отмытый дочиста и накормленный Степашка Оселков. Взгляд мальчишки сверлил кузов фаэтона, словно желая достать, дотянуться до Лючано Борготты — такого же сына сатаны, как и он сам, только не опрокинутого в грязь, а великого, благого, всемогущего.
Спасителя.
Всей сутью невропаста Лючано чувствовал этот взгляд.
«Никакого театра, — пообещал он сам себе, заранее зная, что нарушит обещание. — Завтра улетаю. Покидаю Мальцовку, беру билет на первый попавшийся корабль и лечу в тартарары».
«Это точно, — подтвердил маэстро Карл. — Летишь в тартарары, синьор директор».
Туча ворон висела над березовой рощей.
Брехали собаки.
— А театр мы назовем «Вертепом», — вдруг сказал Мальцов и снова захрапел.
Глава восьмая
ЗУБАСТЫЙ УРОЖАЙ
I
Приказ грузиться в десантную «жабу» удивил Тарталью. Что делать рабу на варварской планете во время налета? Не воевать же! Помпилианцы рабов в качестве солдат не используют. На Помпилии воинская служба считается почетной, она — для свободных.