Особенно,... 
78 
Джон Роберт подгреб к одному концу ванны и сел, высунув из воды голову и плечи. Он протер красное, разбухшее от воды, распаренное лицо близлежащим полотенцем и стал делать упражнения против артрита, рекомендованные ему врачом-японцем в Калифорнии. Когда Джон Роберт ездил в Техас и Аризону, симптомы артрита пропадали. Со времени возвращения в английскую весну он стал ощущать не только прежние боли, но и новые, незнакомые. Вращая головой, дергая плечами и изгибая Руки, словно это были две змеи, он вздыхал, потом застонал в бурлении ревущей воды. Тепло было ласково к его громоздкому, обремененному болью телу. Осторожно покачиваясь в водах, он не мог не верить в их целебные силы. Но редеющим рядам усталых мозговых клеток нет спасения. Разве что встряхнуть их электрическим ударом, опять поставить в боевую готовность, как шашки в игре. Он был так стар, так устал, ему столько всего надо было решить, такие ужасные вещи проделать.
А пока что, в этот самый момент, солнце светило на улице, над открытым бассейном, который сегодня не так парил, потому что было теплее. Небо синело, одежда и тела выглядели ярче, четче, яснее, и крики, что всегда издают купальщики в бассейнах, отдавались эхом в солнечном северном свете. В саду Дианы стояли вместе Руби, Диана и Перл — сочетание редкое, но никем не отмеченное, поскольку мало кто из эннистонцев знал Перл в лицо. Та ездила навестить свою приемную мать, которая жила в Килберне и прислала письмо с просьбой о деньгах. Перл могла бы послать деньги почтой, но решила навестить старуху, не в последнюю очередь для того, чтобы похвалиться собственным процветанием и утонченностью. Когда она явилась к приемной матери, та первым делом дала понять, что жизнь Перл ей неинтересна. Затем разрыдалась от жалости к себе. Перл ушла расстроенная и сердитая. В ней проснулись несчастливые воспоминания, и ей вдруг захотелось в Эннистон, где ей было совершенно нечего делать и куда она редко ездила, поскольку это нарушало правила, установленные Джоном Робертом. В Купальни она явилась в поисках Руби.
Диана была в темно-синем твидовом пальто, купленном в магазине подержанных вещей. Зря она его купила. У нее были сбережения, но Джордж не появлялся, и ее расходные средства таяли. Так долго продолжаться не может, сказала она себе. Она сама точно не знала, что это означает, но, по крайней мере, становилось ясно, что ее злоключения каким-то образом кончатся. Вокруг царили хаос и угроза. В тот день, когда в Боукоке вдруг погас свет, оттуда украли кучу вещей. Вдруг ее кто-нибудь обвинит в воровстве? Все будут просто счастливы об этом услышать — она уязвима для любого поклепа. А если у нее кончатся деньги, сможет ли она попросить взаймы у Перл или Руби? Это невозможно. Руби считала Диану падшей женщиной, погубившей себя, конченой. Диана не могла ей этого простить. И Перл она не могла простить, что та выглядит такой невероятно здоровой и независимой в вельветовой куртке и брюках. Диане захотелось плакать. Все будут счастливы увидеть, как она плачет на людях. То есть все, кроме Джорджа — тот будет в дикой ярости. К счастью, Джорджа не было рядом. Лучше уйти, подумала Диана, меня давно не было дома, вдруг он придет… О, если б только я могла пойти в кино, как обычные люди. Где я буду через год? Где-нибудь в другом месте? Да возможно ли это? Может, меня уже не станет? Может, его не станет? У нее в мозгу укоренилась идея, что Джордж собирается покончить с собой. Ее это не пугало, а приносило облегчение, не потому, что она должна была пережить Джорджа, а потому, что его смерть для нее была все равно что своя собственная.
Руби, смуглая, монументальная, ушла в себя и не выказывала удовольствия от общества Перл — обычно это удовольствие проявлялось мелкими знаками, словно капельки блестели на скале. Руби была полностью поглощена своими новыми отношениями с Алекс. Новыми, по крайней мере, со стороны Руби. Алекс на самом деле еще не знала. Руби еще не сделала первый ход. По правде сказать, новый настрой Руби тревожил ее самое гораздо больше, чем ее работодательницу. Что-то исконное, неоспоримое тихо исчезло из их жизни. Хорошо ли, что его не стало? Руби ощутила свою власть и поразилась. Ей показалось, что она может, если захочет, уничтожить Алекс. Хотела ли она? Нет. Но пенсия означала независимость, равенство. Равенство? Ей достаточно было вытянуть руку и повелеть. Войти в гостиную, сесть и сказать: отныне мы едим вместе, мы, две старухи, отныне живем вместе. Могла ли она это сделать? Руби могла себе представить, как она это делает, но не представляла себе, что за этим последует. Ей не приходило в голову, что Алекс может просто приказать ей убираться прочь. Идея увольнения для Руби не существовала. Да и как могло быть иначе? Она расчесывала волосы Алекс с тех пор, как той было шестнадцать лет.
78 
