Последние отзывы

  80  

— Все, время вышло, — сказал Дональд, и тут вновь по толпе прошел ропот: наша очередь распалась на отдельные раздраженно клокочущие кучки народу. Дональд нахмурился. — Где папа? — проворчал он. — Зря только притащились.

В этот миг, когда нами совсем было уже овладела растерянность и разочарование, мы услышали голос:

— Дон, Эдгар, сюда! — Отец махал нам рукой, стоя с краю толпы. Мы протолкались к нему. — За мной! — сверкнув глазами, скомандовал отец. В руке он держал три билета, растопыренные, как игральные карты.

— Во дает! — одновременно выдохнули мы, не веря своим глазам. Достал! Только что поверг нас в отчаяние и уже вел к радости сквозь турникеты и вверх по пандусу на залитый ярким солнцем стадион.

Ух, как это было здорово — взойти по наклонным ярусам, своими глазами увидеть зеленое поле стадиона, белые полосы, флаги обеих команд, уже надевших шлемы и построившихся для начала игры. Десятки тысяч людей гомонили в предвкушении. В воздухе реяли голуби. Сейчас, сейчас начнется игра!

Невероятно, но факт: отец достал билеты на нижнюю трибуну в тридцатипятиярдовый сектор. Нам даже не верилось в такое счастье. Волшебство, да и только! Отец весь так и сиял от удовольствия, выпучивал глаза, сводил губы трубочкой и клоунски надувал щеки. Игра началась, но не успели мы усесться, как отец высмотрел невдалеке билетершу; пятью минутами позже мы сидели на местах, которые были еще лучше — чуть дальше по сектору, где с высоты открывался обзор на все поле.

— Ну как? — с улыбкой произнес отец, радуясь своей победе. — Неплохо, а? — Он обожал такого рода ситуации, когда все разрешается в последний миг. Теперь и игра куда больше значила — больше, чем если бы он купил билеты загодя — скажем, неделю назад.

Не было никаких сомнений, что перед нами происходит нечто грандиозное. То туда, то сюда устремлялись по полю команды. Мы то стонали, то радостно вскрикивали, когда кто-то перехватывал пас или бил по мячу.

И Дональд, и я следили за игрой во все глаза; при этом мы лузгали арахис, жевали, хмурились и обменивались доказательной критикой происходящего. Отец держался спокойнее. Он покуривал сигару, то и дело прикрывал глаза и обращал лицо к предвечернему солнцу.

На «Гигантах» были синие футболки, на «Ловкачах» красные с серебристым; на тех и на других кожаные, сшитые из клиновидных долек шлемы, закрывающие уши, желтые полотняные штаны и высокие черные ботинки на шнуровке. Когда солнце зашло за крыши верхних трибун, по полю и по нашим лицам протянулись длинные тени. День поменял свой цвет, и поменялось настроение на поле, прибавилось стойкости у защиты и ожесточенности у нападения: беки отчаянно бросались наперехват полузащитникам, передавали после короткой распасовки мяч на центр, и уже другая команда уходила в глухую оборону, блокировала прорыв, завладевала мячом и, собрав в мощный кулак все свои силы, бросалась по краю поля к воротам противника. Игроки действовали слаженно, чувствовалось, что они выкладываются до конца, доносились глухие удары, смягченные кожаными прокладками на их плечах. Когда схватка шла на бейсбольном ромбе, где не было травы, над полем пластами висла подсвеченная солнцем пыль. Нельзя сказать, чтобы отец страстно желал победы своим «Ловкачам». Куда важнее для него было, чтобы не увеличивался разрыв в счете. Мы с Дональдом безоговорочно жаждали только победы «Гигантов». Тем временем что-то случилось со звуками игры: в начавшихся сумерках они как бы отдалились. Асс Паркер из команды «Ловкачей» коротко взмахнул ногой, и мяч по крутой спирали взвился высоко над трибунами; только потом я услышал звук удара бутсой по мячу.

Довольно поздно, в глубоких сумерках, игра закончилась; победили «Гиганты» с преимуществом в одно очко. Трибуны неистовствовали. Обе команды собрались вместе, прошли мимо двух-трех дешевых скамей внизу у конца поля и, взойдя по лестнице под табло с результатами матча, разошлись по своим раздевалкам. Шлемы они держали в руках. Болельщики прыгали через перегородку, что-то крича своим любимцам. Народ хлынул на поле. Мы тоже спустились. В этом было нечто потрясающее: ступать по черной траве, там и сям выдранной и втоптанной в землю, на которой вмятины от шипов были как следы боя. Прикосновение к самой истории. Земля была твердой и холодной. Из-под навесов трибун задул ветер, пустые ярусы уже едва вырисовывались темной подковообразной громадой, лишь маленькие лампочки тускло мерцали в каждом секторе на верхних и нижних рядах. Внизу, на поле, воздух был пряным от холода. Пахло электричеством. Я вновь поразился потрясающей силе и сноровке футболистов. В толпе бегали мальчишки, лавируя и петляя с зажатым под мышкой воображаемым мячом, как настоящие хавбеки. Вместе с отцом и братом я двинулся к воротам, прошел под табло и оказался на 155-й улице. Мельтешение толпы, разноголосый гомон, бибиканье такси, лязг поездов и свистки конных полицейских кое-как вернули меня к обыденной жизни. Мы устали и охрипли. День кончился. Мы спустились по лестнице и втиснулись в толпу на платформе метро. Вбились в поезд, нас прижало друг к другу, и битком набитый вагон помчал нас в темноту воскресной ночи, туда, где все стихает, даже споры, воцаряется молчание, все борения прекращаются и остается лишь ночь моих невыразимых страхов, такая странная, такая загадочная ночь после праздного дня.

  80