ФАНТАСТИКА

ДЕТЕКТИВЫ И БОЕВИКИ

ПРОЗА

ЛЮБОВНЫЕ РОМАНЫ

ПРИКЛЮЧЕНИЯ

ДЕТСКИЕ КНИГИ

ПОЭЗИЯ, ДРАМАТУРГИЯ

НАУКА, ОБРАЗОВАНИЕ

ДОКУМЕНТАЛЬНОЕ

СПРАВОЧНИКИ

ЮМОР

ДОМ, СЕМЬЯ

РЕЛИГИЯ

ДЕЛОВАЯ ЛИТЕРАТУРА

Последние отзывы

Мода на невинность

Изумительно, волнительно, волшебно! Нет слов, одни эмоции. >>>>>

Слепая страсть

Лёгкий, бездумный, без интриг, довольно предсказуемый. Стать не интересно. -5 >>>>>

Жажда золота

Очень понравился роман!!!! Никаких тупых героинь и самодовольных, напыщенных героев! Реально,... >>>>>

Невеста по завещанию

Бред сивой кобылы. Я поначалу не поняла, что за храмы, жрецы, странные пояснения про одежду, намеки на средневековье... >>>>>

Лик огня

Бредовый бред. С каждым разом серия всё тухлее. -5 >>>>>




  61  

— Мисс Шотландия — нет, мисс Глазго. Тысяча девятьсот тридцатый, — сказала Лили.

— Господи, и где она их только находит?

Последний купальник Глории (запишем для верности) был серым и щеголял светло-оранжевой юбочкой из клиньев в форме лепестков; верхняя половина была сделана из шерсти, нижняя половина — из пластмассы.

— Это и не пластмасса даже, — заметила Лили.

— Нет, это и не пластмасса даже, — поддержала Шехерезада. — Это линолеум.

Кит прочел еще пятнадцать страниц («Грозовой перевал»). Когда он снова поднял глаза, вместо Глории в душевой кабинке стояла Лили, Адриано по-прежнему был на трамплине, что же до Шехерезады, она втирала в груди две пригоршни оливкового масла… Ну да, втирала. Это утверждение обладало одним скромным достоинством — оно было верно.

— Да, Шехерезада. — Он вздохнул. Да, он был, очевидно, существом высоконравственным. Все-таки он был существом высоконравственным. — Кажется, я на днях ввел тебя в заблуждение, — начал он. — Адриано во время войны был на нашей стороне. Я только что просидел час в библиотеке. Видишь ли, фашизм был дискредитирован, и Муссолини свергли летом сорок третьего. Тогда немцы…

Но не забывай, Шехерезада (все хотелось подчеркнуть ему), в числе Лилиных военных целей такого не было; в числе военных целей держав оси, Шехерезада, не было такого, чтобы в один прекрасный день ты опробовала свои сиськи на Адриано. Он прибавил в заключение:

— Страна ужасно пострадала. Сорок пятый был годом траура.

— История приводит меня в ужас… — сказала она. — Нашим родителям пришлось через все это пройти. Нам повезло. Единственное, о чем нам следует беспокоиться, — это конец света. Все может просто… прекратиться.

Он напомнил себе, что Шехерезада действительно что-то делала по поводу конца света: марши, демонстрации. В то время как все его протесты были подсознательными. Все может прекратиться. Сейчас, например, он взглянул туда, на грот, замалеванный плотью и молодостью, и на миг грот сделался гротескным. Гротеск, от ит. «grottesca» — «картина, похожая на что-н., найденное в гроте»; грот, от гр. «kruptē» (см. CRYPT).

— И что прикажете об этом думать? — спросил он. — В смысле, о том, что все может прекратиться.

— Мама говорит, потому-то молодежь все время только и знает, что заниматься этим делом. Ну, там, carpe diem[53]. Срывай бутоны роз.

Впервые за много дней ему видны были ее жадные зубы; но тут Адриано, суровый, вернулся и стал подле нее, и улыбка выдохлась, обернувшись кротостью.

…Кит извинился и пошел наверх, в ее комнату, чтобы с ней попрощаться. Шехерезада должна была выехать на следующий день. И ванная — неужели это было в последний раз, пару дней назад, когда она появилась в коротком шелковом халатике (слабо завязанном на талии), и вид у нее был обалдевший, и она на все натыкалась, и как будто не замечала его, и источала густое сонное тепло женственности? Вероятно. Не будет больше ни встреч, ни выставок беспорядка в помещении, стоящем на пути. Там она никогда не была столь обнаженной, сколь у бассейна, но казалась таковой куда более, ибо видели ее лишь его глаза…

Он вошел в Шехерезадину тюдорбетскую спальню с освинцованными окнами и щелястыми черными балками. Как и прежде, она красноречиво свидетельствовала о спешке, рассеянности, о более важных планах. Искушение распустить нюни над ее брошенной одеждой, проскользнуть на миг в ее неубранную постель, посидеть у туалетного столика и посягнуть на ее отражения в трельяже — это искушение было, но нет. На постели лежало полотенце, еще сырое и с отпечатавшимися складками, образовывавшее полукруг с неглубокой каемкой — тут она, должно быть, сидела и вытиралась какой-нибудь час назад. Его он оставил и взамен едва не задушил себя в одной из ее подушек.

Уходя, он справился с ее ярко-синим паспортом — выданным совсем недавно, в октябре 1969-го. И фото. Некоторое время ему казалось, будто он уставился на страницу провинциальной газеты. Лицо девушки, которая отличилась в игре на клавесине, или накрутила пять тысяч миль, работая в «Обедах на колесах», или спасла кошку, залезшую на огромный дуб позади ратуши.

* * *

— Руаа, — сказал Уиттэкер, — что называется, не «знакомится». Она даже со мной не «познакомилась». За исключением тех случаев, когда ее за чем-то сюда посылают, она прикована к кухне. Куда мне ходить больше не разрешается, только если он тоже идет.


  61