Но... читается легко и любовь-морковь
311 
— Гней Помпей, пришло письмо от царя! На дорогом папирусе!
Печать была сорвана. Да, папирус и впрямь не дешевый! Помпей впился в текст. Потом вскинул голову.
— Мне дадут аудиенцию. Через час пришлют судно. — Он вдруг испугался. — О боги! Мне надо побриться! И где моя парадная тога! Где мой камердинер? Филипп, разыщи его поскорее!
Он стоял, одетый так, как и полагается проконсулу Рима, в ожидании, когда от берега отчалит величественная позолоченная барка. Рядом стояли Корнелия Метелла и Секст.
— Секст, — вдруг сказал он.
— Да, отец?
— Ты не хотел бы чем-нибудь сейчас заняться?
— Например?
— Ну, сходи на корму, помочись через борт! Или поковыряй в носу! Займись чем-нибудь, что даст мне минутку побыть с Корнелией!
— О! — усмехнулся Секст. — Да, отец. Конечно, отец. Я исчезаю.
— Он хороший парень, — сказал Помпей, — только чуть туповатый.
Три месяца назад Корнелия Метелла отнеслась бы к подобной реплике с высокомерным пренебрежением, но сейчас она рассмеялась.
— Этой ночью ты сделала меня очень счастливым, Корнелия, — сказал Помпей, обнимая ее за талию.
— Это ты сделал меня очень счастливой женщиной, Магн.
— Может быть, любовь моя, нам следовало отправиться в морской вояж раньше? Просто не знаю, что бы я делал сейчас без тебя.
— И без Секста, — быстро добавила она. — Он замечательный.
— И больше подходит тебе по возрасту, чем я! Завтра мне исполнится пятьдесят восемь.
— Я очень его люблю, но Секст еще мальчик. Мне нравятся мужчины постарше. Я пришла к выводу, что ты мне идеально подходишь.
— В Серике мы с тобой все наверстаем!
— Я тоже так думаю.
Они прильнули друг к другу и так стояли, пока не вернулся нахмуренный Секст.
— Уже больше часа прошло, отец, но я не вижу никакой царской барки. Только какую-то шлюпку.
— Она направляется к нам, — сказала Корнелия Метелла.
— Значит, за мной, — сказал Помпей.
— За тобой? — переспросила она ледяным тоном. — Нет, никогда!
— Ты должна помнить, что я уже не Первый Человек в Риме. Просто усталый старый римский проконсул.
— Но не для меня! — сквозь зубы процедил Секст.
К этому времени гребная лодка немного больше шлюпки пристала к борту триремы. Человек в кирасе, стоящий на корме, поднял голову.
— Мне нужен Гней Помпей Магн! — крикнул он.
— Кому это — мне? — спросил с вызовом Секст.
— Я генерал Ахилл, главнокомандующий царя Птолемея Тринадцатого.
— Поднимайся на борт! — крикнул Помпей, указывая на веревочный трап.
Корнелия Метелла с силой ухватилась за его правую руку. Он удивленно посмотрел на нее.
— В чем дело?
— Магн, мне это не нравится! Чего бы ни хотел этот человек, отошли его обратно! Пожалуйста, прикажи поднять якорь! Давай уплывем! Я лучше буду есть черствый хлеб всю дорогу до Утики, чем останусь тут!
— Ну-ну, все хорошо, — осторожно высвобождаясь, сказал Помпей.
Ахилл легко перепрыгнул через леер. Помпей с улыбкой вышел вперед.
— Добро пожаловать, генерал Ахилл. Я — Гней Помпей Магн.
— Я вижу. Это лицо нельзя не узнать. Твои бюсты и статуи стоят повсюду! Даже в Экбатане, судя по слухам.
— Не долго им осталось стоять. Скоро их заменят статуями Цезаря, я полагаю.
— Только не в Египте, Гней Помпей. Ты — великий герой и кумир нашего малолетнего властелина. Он так обрадовался, что увидит тебя, и всю ночь не спал.
— А он не мог прислать что-нибудь получше этой скорлупки? — проворчал Секст.
— Ах, это все из-за хаоса в гавани, — добродушно ответил Ахилл. — Везде военные корабли. Один из них, увы, протаранил случайно барку Птолемея. Результат — эта шлюпка.
— А меня в ней не окатят водой? Я же не могу предстать перед царем Египта в мокрой тоге, — весело сказал Помпей.
— Ты будешь абсолютно сухим, — заверил Ахилл.
— Магн, пожалуйста, не ходи! — прошептала Корнелия.
— Я согласен, отец, это же оскорбительно! — поддержал мачеху Секст.
— Поверь, — сказал Ахилл, широко улыбаясь и демонстрируя отсутствие двух передних зубов, — лишь обстоятельства вынудили меня взять шлюпку, ничего больше. Я даже привез с собой твоего знакомца, чтобы рассеять все опасения, которые могут возникнуть. Видишь мужчину в форме центуриона?
Зрение Помпея было уже не таким острым, как в молодости, но он прищурился — и громко вскрикнул! Радостно, без стеснения, как истинный уроженец Пицена. (Цезарь сказал бы, как галл.)
311 
