100 
Она вышла из обшитой атласным деревом медной ванны, поскользнулась на мраморе, хватаясь за панель, чтобы не упасть. Холодные, мокрые волосы хлестнули её по щекам.
— Тот мужчина попытается убить тебя, — без интонации сказал Габриэль.
Тотчас же жар от смущения прошел.
Голос Габриэля стал ближе.
Виктория резко подняла голову.
Он стоял перед ней, мужская плоть была напряжена.
Единственная капля влаги искрилась на выпуклой вершине его мужественности.
Он был ее частью — спереди, сзади.
И она всё ещё хотела, чтобы он был ее частью.
Виктория выпрямилась. Её клитор, который он нежно привел к изнеможению, набух.
Куда острее сознавая то, что у неё скользко между ягодицами и влажно между бедрами, чем то, что она сможет вздохнуть еще раз, Виктория сказала в ответ:
— Он попытается убить и тебя тоже.
Габриэль не пытался скрывать правду.
— Он попытается причинить мне вред, причинив его тебе.
Сердце Виктории пропустило удар, затем другой. «Кто же этот мужчина, преследующий Габриэля так же, как Габриэль преследует его?»
— Тебе будет больно… если он причинит мне вред?
— Да.
Её грудь сдавило.
— Почему?
— Потому что я хочу тебя, Виктория.
Её глаза загорелись.
— Я хочу, чтобы ты дотронулась до меня.
Она перестала дышать.
— Я хочу, чтобы ты любила меня.
Её сердце остановилось.
— Да, мне будет больно, если тебе причинят вред. — Серебряный свет танцевал в серых тенях прошлого Габриэля. — Если я увижу, как ты умираешь, это убьёт меня. Потому что ты прикоснулась ко мне и не только как к мужчине. Ты тронула меня своей страстью и честностью.
Ты сказала, что не хочешь чувствовать страсть. Я тоже не хочу. Но я её чувствую. И я хочу, чтобы ты разделила её со мной. Он показал мне это, когда направил тебя сюда. Он увидит тебя в моих глазах и почувствует на моей коже. И он ни перед чем не остановится, чтобы убить тебя. Просто потому, что ты коснулась меня.
Так же, как он убил проститутку Долли просто потому, что она отправила Викторию к дому Габриэля.
Викторию преследовало воспоминание о собственной показной храбрости. «Если вы заставите меня остаться, сэр, я соблазню вас, — угрожала она ему.
— Тогда вы заплатите за последствия, мадемуазель. Как и я».
Габриэль знал, как опасна её страсть. Он почти пятнадцать лет прожил со знанием того, что представлял из себя второй мужчина.
— Ты когда-нибудь любил кого-то, кроме Майкла, Габриэль?
— Нет.
«Я любил его, как брата».
Грудь Виктории сдавило так, что стало трудно дышать.
— Я не жалею о том, что прикоснулась к тебе.
Габриэль подошел ближе, его алебастровая кожа была бледной, светлые волосы потемнели от воды. Твёрдая плоть дотронулась до её живота.
— Ты пожалеешь, Виктория.
Она резко вздохнула.
— Чего ты хочешь от женщины, Габриэль?
Теплое дыхание коснулось её щеки.
— Ты чувствуешь жалость к тринадцатилетнему мальчику, который хотел стать ангелом.
Это не был вопрос.
Виктория не смогла бы солгать.
— Да.
— И когда ты смотришь на меня, — кончик мозолистого пальца провел по её нижней губе, — ты видишь лицо ангела.
Нижняя губа Виктории задрожала.
— Что видишь ты, когда смотришь на меня, Габриэль?
Тёмные ресницы скрыли его глаза. Он медленно проложил на её лице горящий след: твёрдой ладонью обхватил правую щеку Виктории.
— Я говорил тебе, что моё имя — не Габриэль.
Виктория облизнула губы, ощущая вкус его дыхания, щелочной привкус мыла на пальце и удовольствие, которое он доставил ей.
— Ты сказал, что взял себе имя в честь Габриэля, поэтому твоё настоящее имя — Габриэль.
Его ресницы медленно поднялись.
— И ты всё ещё хочешь прикоснуться ко мне.
Виктория не могла соврать.
— Да.
— Я плакал, Виктория.
«Ты молила бы ангела, Виктория?»
Слёзы набежали на её глаза, одинокая капля скатилась с твёрдой плоти, упиравшейся в низ ее живота.
— В том, чтобы плакать, нет греха, Габриэль.
Нет греха в том, чтобы жить.
Нет греха в том, чтобы любить.
— Да, нет. — Холодной, мокрой тканью он провел по левой щеке Виктории. Мочалка быстро согрелась от его горячей жесткой кожи. Габриэль лелеял её щеку, будто она была сделана из драгоценного стекла. — Плакать естественно. А вот когда слёз нет, Victoire, это опасно.
100 
