И не знала, простит ли ее Габриэль.
Она сжала закрытые веки и уставилась в темноту за ними, прислушиваясь к приглушенному скрипу его ботинок, пересекающих пол спальни, входящих в ванную…
Ее тело считало проходящие минуты. Она чувствовала пустоту внутри себя, словно Габриэль проделал в ней дыру.
Слабый звук разнесся по воздуху. Габриэль смыл воду в туалете. Тихий щелчок открывающейся двери нарушил тишину комнаты.
Она чувствовала на себе его взгляд. Он был столь же ощутимым, как и пульсирующая глубина ее лона.
— Мэри Торнтон действовала не одна, — сказал Габриэль без всякого выражения. Напряжение вибрировало в его голосе. — Мужчину, который написал письма, зовут Митчелл Делани.
Она не заплачет.
Темнота извивалась под ее веками.
— Я не знаю Митчелла Делани.
— Он знает вас, мадмуазель.
— Меня зовут Виктория, — ответила Виктория. Она наслаждалась, слушая, как Габриэль произносит ее имя. В его устах буква «В» звучала нежной лаской.
Да, мужчина, который написал письма, знал, что она носит шелковые, а не шерстяные панталоны. Он знал, что женщины имеют те же сексуальные желания, что и мужчины.
Но он не знал женщину, которой была Викторией Чайлдерс. А Габриэль знал.
Он прикоснулся к самому сокровенному в ее душе.
Габриэль развернулся и вышел из комнаты.
Глава 17
Габриэль шел по улицам, поворачивал, плутал. Он скользнул в переулок, переждал с другой стороны, приветственно подняв свою серебристую шпагу, вдыхая дымку желтого тумана и биением сердца отмеряя проходящую тишину.
Никто не следовал за ним.
Он сожалел об этом.
Габриэль хотел убить.
Габриэль хотел сбежать от запаха и ощущения Виктории.
Габриэль хотел отрицать то удовольствие, которое она дала ему.
«Я вижу тебя, Габриэль. Когда я кончаю, я вижу тебя».
На секунду — с головкой члена, пульсирующей у входа в ее лоно — он почти поверил, что у него есть душа.
Габриэль заставил себя сконцентрироваться на ночи.
Никто не следовал за ним к городскому дому Торнтонов ни днем, ни ночью. Однако кто-то видел, как мадам Рене входила в его дом.
Кто-то перехватил коробки с одеждой, которые она послала Виктории.
Унылый перестук прервал мысли Габриэля — копыта лошади. Его пульс участился, он подался назад, вглубь переулка.
Приближающийся свет материализовался в фонари коляски. Грохочущий двухколесный экипаж.
Кучер мог направляться в конюшню. Или следить за Габриэлем.
Экипаж растворился в тумане.
Габриэль миновал еще три улицы. Еще несколько кэбов блуждали в тумане раннего утра. Он окликнул третий, встав перед идущей лошадью и схватив кожаный повод.
Лошадь шарахнулась; извозчик выругался.
— Убери руки от моей лошади, ты…
— Я дам два золотых соверена, если подкинешь меня, — тихо сказал Габриэль.
Обычно проезд в кэбе стоил шестипенсовик за милю; соверен был равен двумстам сорока пенсам. Габриэлю не было нужды вглядываться в лицо извозчика, чтобы разглядеть подсчет в его глазах: тот должен был проехать восемьдесят миль, чтобы заработать два соверена.
Габриэль понимал улицы: он понимал мужчин и женщин, работающих на них.
Он не понимал Викторию.
— А куда вы хотите? — осторожно спросил извозчик. — Мне нужно возвращаться в конюшню.
— Недалеко, — услужливо ответил Габриэль. Он жаждал секса, жаждал еще секса. — К клубу «Ста Гиней». Я хочу, чтобы ты медленно кружил по кварталу, пока я не постучу в крышу. Как только я постучу, ты остановишься. Ко мне присоединится другой человек. Он и скажет тебе, куда нас везти.
Извозчику не было нужды спрашивать дорогу к клубу «Ста Гиней». Как и дом Габриэля, это заведение было широко и далеко известным.
— Поеду, если получу золотишко вперед, — хитро сказал извозчик.
Лошадь нервно переступила, чуть не наступив Габриэлю на ногу.
Габриэль быстро успокоил потную лошадь, твердо погладив рукой в перчатке по ее шее. Он вспомнил боль Виктории, когда она сперва принимала его пальцы, а потом — его член. Он вспомнил ее наслаждение, когда она испытывала вызванные им оргазмы и просила еще.
Он знал, что подумал извозчик: он подумал, что Габриэль хочет подцепить мужчину-шлюху.
Его пронзил непривычный гнев, который он подавил.
Мысли не убивали; второй мужчина убивал.