Последние отзывы

  56  

— Но ты исходишь из процентной вероятности, а процентная вероятность подсказывает тебе, что это здесь.

— Мы быстрее добьемся результата, если ты поможешь мне провести проверку.

Рорк кивнул, не отрывая взгляда от экрана.

— У тебя или у меня?

Когда Ева дотащилась до постели во втором часу ночи, она уже знала, что взяла след. Оставалось лишь молить бога, что убийца выйдет на охоту не раньше, чем она отследит его.

— Двухмесячный интервал между Кейтс, Мерриуэзер и Мейплвуд. Если он будет придерживаться этого расписания, я возьму его раньше, чем он убьет еще кого-нибудь.

— По тормозам, лейтенант! — скомандовал Рорк. Он обнял Еву и уложил ее голову к себе на плечо, зная, что ей редко снятся кошмары, когда он рядом. — Пора шабашить и спать.

— Я подбираюсь к нему. Знаю, я уже близко, — пробормотала она и заснула.

Он ждал ее.

Она придет. Она всегда ходит этим путем. Наклонив голову, торопливыми, почти бесшумными шагами в кроссовках на гелевой подошве. Она надевала их после смены, когда снимала шлюховатые туфли на высоких каблуках, в которых обслуживала клиентов, пялившихся на нее поверх стаканов и кружек.

Что бы она ни носила, все равно останется шлюхой!

Она торопливо пройдет мимо, наклонив голову, и уличные фонари бросят отблеск на ее волосы. Они заблестят, почти как золотые. Почти.

Люди подумают: «Какая красивая женщина. Какая милая, тихая, красивая женщина, спешащая по своим делам». Они же не знают! Только он один знает, что там внутри, за этой красивой скорлупкой. Тьма и черная злоба.

Он чувствовал, как в нем поднимаются бешенство и предвкушение, страх и радость. Сейчас ты на меня поглядишь, сука! И мы посмотрим, как тебе это понравится. Посмотрим, посмотрим…

Думает, она такая красивая. Любит расхаживать голышом, ломаться перед зеркалом. Любит расхаживать перед мужчинами, позволяет им к себе прикасаться. Посмотрим, какая ты будешь красивая, когда я с тобой покончу!

Он сунул руку в карман, нащупал длинный отрезок ленты.

Красный — ее любимый цвет. Она всегда любила носить красное.

Он увидел ее такой, как раньше. Она орала, оглушительно орала, и она была голой, совершенно голой. Только красная ленточка на шее. Красная, как его кровь, когда она его избивала. Избивала, пока он не терял сознания. А придя в себя, оказывался в темноте. В черной комнате, запертой на замок.

И вот теперь пришел ее черед очнуться в темноте! В слепой тьме ада.

Вот она… вот она идет своей торопливой походкой, наклонив голову.

Громоподобные удары сердца отдавались у него в груди, пока она подходила ближе и сворачивала, как всегда, в решетчатые железные ворота уютного маленького парка.

На один миг, равный биению сердца, ее голова вскинулась — и страх, шок, растерянность отразились в ее глазах, когда он бросился на нее из тени. Она открыла рот, чтобы закричать, и он ударом кулака сломал ей челюсть. Глаза у нее закатились, только слепые белки таращились, пока он тащил ее в тень, подальше от фонарей.

Ему пришлось шлепнуть ее несколько раз по щекам, чтобы она очнулась. Она должна очнуться, прийти в себя, должна знать, что ее ждет.

Он говорил тихо — он же не дурак! — но он сказал все, что нужно, пока обрабатывал ее кулаками.

— Ну, как тебе это понравится, сука? Кто тут теперь главный, шлюха?

Он испытывал и стыд, и невыразимое наслаждение, вонзаясь в нее всем телом. Она не сопротивлялась, лежала, как тряпичная кукла. Какая жалость! Раньше она боролась, а иногда умоляла. Это было гораздо лучше. И все-таки, когда он накинул ленту ей на шею, когда дернул за концы и увидел, как выпучились у нее глаза, наслаждение стало таким острым, что он чуть было сам не умер.

Она забарабанила пятками по земле: мягкие гелевые подошвы выбивали тихую дробь, заглушаемую травой. Ее тело задергалось в конвульсиях, и он наконец-то обрел облегчение.

— Убирайся прямо в ад, — пробормотал он, срывая с нее одежду. — Тебе там самое место.

Он запихал ее одежду в сумку, которую принес с собой, и перебросил ремень наискось через свою массивную грудь. Потом он подхватил ее на руки, словно она ничего не весила. Он упивался своей силой и тем ощущением власти, которое она ему дарила.

Он отнес ее к заранее выбранной скамейке — такой красивой, стоящей в тени большого дерева, неподалеку от фонтана. Там он уложил ее и аккуратно свел ее руки ладонями вместе на груди.

— Ну вот… Ну вот, мамочка, разве ты не чудесно выглядишь? Разве ты не хочешь посмотреть? — Он улыбался, улыбался во весь рот. От этой безумной улыбки едва не растрескался толстый слой изолирующего спрея, которым он себя покрыл. — Что ж, давай я тебе помогу.

  56